скрести по бумаге, чтобы сохранять иллюзию погружения в работу, но исподлобья наблюдали за интересным разговором. Только Люк мог открыто смотреть на это всё без стеснения. Его не брала гордость за то, что он был умнее этого Лироя, ничего приятного он не испытывал. Он думал, что ему очень жалко того и хочется помочь. Но он не может. Оставалось наблюдать за этим без способности что-либо сделать и изменить, как и всегда. Люк с твёрдым лицом и дрожащими глазами следил за Лироем с огнивом в руках, а позади него ещё два человека…
– Раз ты выполнил задание, то и формулу написал верно. Вот, я дал тебе огниво – пока что максимум, разрешённый каждому из вас в этом государстве. Твоя формула является бытовой, потому нет ничего запрещённого в том, что ты её проверишь, – продолжал свою речь преподаватель. – Ты же уверен в ней. Приходя сюда, каждый должен иметь формулу, в которой он уверен. Ты пишешь формулу не для проверки, юный Лирой, а для активации. Давай.
Только сейчас мальчик стал понимать. Только сейчас он ощутил дрожь в пальцах и коленях. Жар прокатился по телу пенистой волной. В его руках был инструмент – самый базовый, но оттого не менее опасный. Каждый из учеников знал, чем грозит неверное написание формулы. Не зря все они корпели над ними сорок минут без остановки. И никто из них всё равно не знал, что хоть кому-то из них дадут активировать свой труд. Было ли это в планах учителя или он сам это только что придумал – неизвестно. Сдавший свою работу практически в начале занятия Люк был поражён не меньше остальных. Сердца у всех забились, однако не так громко и часто, как у «юного Лироя». Он в последний раз молящим взглядом посмотрел на мастера и, не найдя никакого сочувствия, повернулся к бумаге. Они писали особыми чернилами, которые и вправду используются для профессиональной метаграфии. Палец боязливо лёг на колёсико зажигалки. Лирой подошёл ближе, словно подбираясь к спящему медведю, и поднёс вытянутую руку к бумаге. Левым кулаком он поспешно вытер с лица выступивший пот, чтобы ни одна капля не успела упасть. Для него пропал и класс, и уже не скрываемые учениками пугливые и при этом заинтересованные взгляды, и учитель с, казалось бы, совершенно отстранённым лицом. Вспотевший палец уже напрягся до предела. Минерал завис над тёмно-синей дорожкой чернил. Лирой глубоко вздохнул.
Щёлкнула металлическая крышка. Ученик спрятал огниво в сжатой ладони. Обернувшись к мастеру, он стыдливо выпалил:
– Прошу прощения, никак не могу, господин-мастер Юлмуус.
Преподаватель никак не изменился в лице. Он подошёл к Лирою, протянул руку и взял у того инструмент. Затем шагнул к столу, поднял журнал и расслабил шнурок на обложке.
– Юный Лирой, – мастер поднял из чернильницы перо и вытер о горлышко, – за сегодняшний урок ты получаешь оценку «неудовлетворительно», – имея на руках верную формулу ты не смог поверить в себя и активировать её. Пересдача на следующей неделе.
Твёрдой рукой он вывел в журнале ровный крест. Стоявший рядом в полном ошеломлении Лирой нервно прикусил губу.