настолько сильным, что Ганцзалин отлетел и скатился в раскоп. Однако спустя секунду с необыкновенной ловкостью он вскочил на ноги. Глаза его горели яростью, в несколько прыжков он оказался на вершине раскопа рядом с Гуннаром.
– Ганцзалин, стой! – крикнул Загорский.
Однако разъяренный китаец то ли не расслышал крика хозяина, то ли просто не обратил на него внимания. Рыжий Гуннар, видя, что враг стремительно движется на него, ощерил рот и с размаху ударил китайца кулаком по уху. Однако тот ловко увернулся, перехватил бьющую руку и вывернул ее Гуннару за спину. Тот от неожиданности разжал пальцы левой руки и какой-то круглый безобразный предмет покатился вниз, на дно раскопа. Гуннар зарычал с и такой силой рванулся из рук китайца, что тот вынужден был отступить. Теперь руки у эстонца были свободны. Он в одно мгновение схватил своими лапищами Ганцзалина за шею и сдавил так, что у того глаза полезли на лоб.
Ганцзалин, не ожидавший столь скорой и прямой атаки, побагровел. Он инстинктивно вцепился в запястья противнику и попытался вывернуть их наружу. Приложенная им сила была такова, что руки эстонца захрустели. Но тот был в ярости и не чувствовал боли, а только все сильнее сдавливал горло китайца.
Ганцзалин, хрипя, попытался нанести несколько ударов кулаками по корпусу врага. Однако, не видя, куда бьет, он не мог попасть в нужное место, а мощный торс эстонца легко выдерживал даже самые сильные удары, которыми осыпал его китаец.
Лицо Ганцзалина сделалось багровым, он теперь не хрипел даже, а производил какие-то рыбьи всхлипы. Казалось, еще мгновение, и шея его сломается под чудовищным натиском врага. Однако эстонец вдруг ослабил хватку и спустя секунду мешком повалился на землю. За спиной его обнаружился действительный статский советник.
– Как тебе не совестно? – укоризненно сказал он помощнику. – Чего ради ты набросился на человека?
Китаец вместо ответа только ткнул пальцем в сторону раскопа. Туда же смотрел теперь и оцепеневший барон. Там, на самом дне, лежала окровавленная человеческая голова. Сквозь отекшие изуродованные черты мертвого лица, казалось, все еще читается выражение отчаяния и муки.
– Боже мой, это же Саар! – оторопело воскликнул барон…
Спустя минут пять Загорский и фон Шторн уже стояли ярдах в пятидесяти от холма. Барон нет-нет, да и бросал в сторону раскопа болезненные взгляды, Загорский был безмятежен. На его взгляд, в утреннем происшествии имелся как минимум один положительный момент – они получили безусловное подтверждение того, что Саар не просто пропал, а был действительно убит. До этого все улики были косвенными.
Фон Шторн, однако, был подавлен. Всё гаерство и веселость слетели с него, как старая позолота.
– Не понимаю, – говорил он с отчаянием в голосе, – просто не понимаю, кому надо было убить Саара, отрезать ему голову и подкинуть ее сюда. Кому и зачем?
Нестор Васильевич рассудительно отвечал, что вопросы следует задавать по порядку. И в данном случае первый вопрос должен звучать