и дебошира. Или соседей по паям, поспорившим из-за межи, кулачищами раскидает каждого на свой пай, а то и не найдя других способов убеждения, сшибет разгоряченными лбами сквернословов на майдане. Атаман был всегда убедителен и справедлив.
Старики у хуторского правления поговаривали:
– За дело пусть и силу применит, раз иные словесно не понимают…
Хуторской атаман, хорошо зная своих подопечных, без малейшего труда установил, кто это озорничал с каменными бабами в степи, вызвал его к себе и строго стал укорять:
– Вера не наша, время не наше и люди, наверно, были не нашим обличьем, а беречь эти древние статуи надо.
Не стал атаман силу к нарушителю общественной нравственности применять, хоть виновник уж очень сильно этого боялся.
Приговор хуторского общества был прост: не только обезображенную фигуру отмыть от извести и вековой грязи, но и другие в надлежащий порядок привести. И ходил по степи проклинавший себя за глупость молодой казак Щепотков Федот, и тёр каменные изваяния старой мешковиной, не смея ослушаться атамана.
Наблюдавшие за ним хохотуны при этом кричали с соседних бугров:
– Потри, потри ей и спинку, и особливо переднюю часть! Может, если не тебе, так ей точно захочется.
В вагоне снова оживление и смех:
– Да! Посватался, посватался знатно! А глядишь, как в сказке, понравился бы Федот какой-нибудь из этих каменных баб, она б ему тайну то и открыла, где золотишко скифов да сарматов закопано. Откопал бы золото – и враз богатеем стал. Побогаче самого Карапыша, лавочника нашего хуторского.
– Размечтались! Будто, клады у нас в степи под каждой каменной бабой закопаны! Как бы не так!
Вахмистр Власов, с интересом слушавший хуторские байки и небылицы и, наконец, вспомнивший о своем начальственном положении, вступил в разговор:
– Как говорится, в таких случаях – главный клад в голове. А сейчас – порядок в вагоне, всем спать! Остановок больше до самого Замостья не будет. А там… – и он сделал паузу, – а дальше вы вряд ли у меня, так как гуси, погогочите.
Глава 4
Ранним утром воинский эшелон с новобранцами Первой Донской казачьей дивизии прибыл на небольшую польскую станцию Замостье.
Паровоз, натужно тянувший за собой воинский эшелон, проскочил железный мост через небольшую, но бурливую речку Лабуньку.
Эшелон повторил своим многовагонным изгибом очертания старой крепости, разбросал напором воздуха охапки желтых листьев возле пристанционных построек и при столь долгожданной казаками остановке, своим скрежетом на мгновение заглушил приветственные звуки духового оркестра музыкантской команды.
Вахмистр Власов, как только вышел из вагона, сразу преобразился. Своё дорожное благодушие и весёлость словно спрятал за обшлага шинели. И без того тонкие губы поджал для строгости и своим мощным басом стал прессовать нестройные ряды новобранцев:
– Не мни ряды! Не жмись к вагонам! Чего оглядываешься? Мамка