на самом деле, то вы вместе с медведем, о котором теперь собираетесь рассказать небылицы, уже на рассвете всплыли бы утопшими и ваши трупы прибило бы к берегу волной.
– Хо! Так вы полагаете, что я спал в воде?
– Разумеется, вы же сами сказали.
– Нет. Вы поняли меня буквально. Могу пояснить, что я остановился на ночлег на маленьком острове.
– О, значит, был остров! С этим я, пожалуй, смирюсь. Это выглядит чуть более правдоподобно. Кстати, почти везде Платт-ривер мелководная.
– За исключением ранней весны. В горах при таянии снегов после теплого дождя бывает так, что река, чьи воды едва достигали колен, всего за час выходит из берегов. Очень опасно в такое время доверять ее ревущим, грязным желтым водам. Она подобна дикому зверю, внезапно проснувшемуся и зашедшемуся в страшном реве.
– Это можно себе представить. И вспомнить, сразу с красивыми словами поэта:
Весьма опасно клей будить,
И на зуб тигру наскочить.
А если в грязь засесть неловко,
То не поможет ни гондола, ни лодка!
Нечто подобное произошло тогда с вами и медведем?
– Да, только будить не «клей», а надо говорить «льва», мой дорогой друг Фрэнк.
– Тут вы оказались в величайшем антагонизме с корифеями поэтического искусства и музыкального генерал-баса[36]. Вам не стоит забираться в высшие материи, в которых вы ничего не смыслите! Лучше просто и скромно расскажите обещанную историю.
Остальные засмеялись, в результате чего маленький ученый обратился к Разящей Руке:
– Ага! Вот оно что! А ну-ка высмейте этого парня как следует! Если он увидит, что опозорен, он прекратит наконец разыгрывать Донгки-шотландца.
– Дон Кихота, – снова вставил Джемми.
В этот момент Фрэнк разошелся не на шутку – он был в ярости. Оскорбленный саксонец вскочил и выдал целую тираду:
– Опять! Это уж чересчур. Тот, кто, как и я, пользовался в Морицбурге платной библиотекой по три пфеннига за книгу в неделю, тот, несомненно, читал про Донгки-шотландца[37], и, если я снова буду вынужден доказывать свое литературное образование, я просто-напросто встану и отсяду к индейцам. Они-то уж по достоинству оценят человека моего сорта. Если мои труды вразумить Толстяка Джемми так тщетны, я умываю руки и изолью свой талант где-нибудь в другом месте. Вовсе не для благородного лебедя плескаться по соседству с гусями и утками. Его чувство приличия ощетинивается против такой компании! Прощайте, господа!
Он уже собирался уйти, но настоятельные просьбы Разящей Руки убедили его снова сесть на место.
– Очень хорошо, – сказал он. – Ради вас я проглочу тайком свой законный гнев. У вас, как у моего соотечественника, есть социальное право на мою персону, и я не хочу этому препятствовать. В противном случае вы еще подумаете, что мои родители плохо заботились о моем воспитании. Впрочем, мне действительно