мне совсем не надо блеска,
А только этой мягкой ласки…
«Тихо в лесу, ещё голом, стою…»
Тихо в лесу, ещё голом, стою.
И сиротливую душу мою
Мокрые сосны ведут и ведут,
Свой совершая невидимый труд.
Дуб двухсотлетний, кривой, узловатый —
Мой молчаливый и строгий вожатый.
Слушать мне надо его и сосну,
Чтоб из сиротства уйти в вышину,
Чтоб ощутить в своём сердце такой
Непредставимый, могучий покой…
«Грустно вам, что небо хмуро?..»
Грустно вам, что небо хмуро?
Что вы! Тучки в небосводе,
Пятна сизого ажура —
Это высь на землю сходит.
Свет не жжёт, он в покрывале,
Он всё ласковей, всё ниже.
С глубиной смешались дали
Здесь, у сердца… Ближе, ближе…
«Моя душа? Никто не знает…»
Моя душа? Никто не знает,
Что свет, теряющий края,
Что эта глубь и глушь лесная,
Что это всё – душа моя.
Она, как небеса, немая,
В ней все слова пришли к нулю.
Она есть то, что обнимаю,
Она есть то, что я люблю.
«Мне очень трудно говорить…»
Мне очень трудно говорить.
В часы глубокого молчанья
Улавливаю сердцем нить,
Пронзающую мирозданье.
И страшно мне не сохранить
Немую связь с первоосновой
И трепетную эту нить
Спугнуть, задеть случайным словом.
«Я небу ступаю навстречу…»
Я небу ступаю навстречу,
Здороваюсь с влажным кустом.
Мне надо вдохнуть бесконечность,
А всё остальное – потом.
К чему ни звала бы эпоха,
Зов вечности в сердце не стих —
Важнее глубокого вдоха
Не знаю я дел никаких.
«Не надо никаких известий…»
Не надо никаких известий.
Смысл одинокого пути —
Под древом жизни, с древом вместе
В молчанье медленно расти
Куда-то в небосвод просторный,
В разлив немой голубизны
И знать лишь то, что знают корни,
И ничего со стороны.
«Нескончаемое счастье…»
Нескончаемое счастье,
Что, лучась, поёт во мне, —
Это таинство причастья
Каждой шепчущей сосне,
Облаку в небесной сини,
Дятлу на сухом суку,
Созревающей рябине
И летящему листку…
Раздел II. Припомнить тайную всецелость
«Тебе была бескрайность домом…»
Тебе была бескрайность домом,
Но, Божий замысел верша,
Ты в этом мире незнакомом
Очнулась, вечная душа.
Ты никаких преград не знала,
И вдруг – лишь стены да края.
И ты впервые задрожала,
Неустрашимая моя.
И