ьской системе Ridero
«Я звёзды любил…»
Я звёзды любил…
Но предали меня звёзды,
оставив навеки на тёмной земле.
Я землю полюбил, её пашни и рощи…
Но предала земля,
к людям послав на жизнь.
Я людей полюбил…
Но предали меня люди
тоске и пустым размышлениям
о Смысле и Цели.
И тогда пришла Смерть
в подвенечном платье, в белой фате
и сказала:
– Что опаздываешь в церковь, жених мой?
Я отпустила тебя на минуту,
а ты с дружками болтаешь
уже целую жизнь!
«Лохматое солнце…»
Лохматое солнце
всплывало над колегавкой*.
Река парила,
словно квасом плеснули
на каменку в бане.
Первый голавль
ударом хвоста всколыхнул
глянцевый омут —
и защёлкали в камышах сороги**,
и завозились под берегом щурята.
А в колегавке ольховой
на единственной сосне
скрипучую песню запел
чёрный ворон.
Он всегда просыпался
раньше жаворонков и стрижей.
*колегавка – лесные заросли по высокому берегу-склону реки (диал. ситск.)
** сороги – плотва (диал. ситск.)
«Желтели придорожные аллеи…»
Желтели придорожные аллеи,
И парк желтел над медленной рекой,
И по мосту ползли автомобили,
И золотые шпили колоколен
На противоположном берегу
Сияли в низких солнечных лучах,
Тяжёлыми сосновыми стволами
Ложась в угрюмо-глянцевые воды
Над белизною монастырских стен.
А слева от соборов к сини неба
Тянулись крыши разноцветных зданий,
Фабричные и заводские трубы,
Ушастая громада телебашни
И гул полуутробный. Город жил
Веками, годом, часом и минутой…
О бренности, о славе, о любви
Тот человек отдумал в этом мире
И, глядя на пролётные машины,
На лица горожан и горожанок,
Измятые страданьями – постарше,
И бледные от счастья – молодые,
Всё до конца в них вроде б понимал.
Потом шагнул порывисто к перилам
И наклонился, и почти беззвучно, —
Лишь полы пиджака слегка шуршали,
Крылами перебитыми болтаясь
Над головой, – летел одно мгновенье
До масляной поверхности воды.
Негромкий всплеск печально вплёлся в гул.
А несколько прохожих на мосту
Собрались воробьино-бойкой стайкой;
При галстуке и шляпе гражданин
Твердил: «Вот так вот – раз и поскользнулся,
И прямо в реку сгинул человек».
– «Куда спасти? Такая высота!»
– «Милицию! В милицию скорей!»
И паренька в потёртых серых джинсах
Отправив позвонить по таксофону,
Поспешно разошлись. Слугу закона
Остались ждать два странных очевидца:
Один, высок, угрюм и бледнолиц,
Глядел на золотистую округу,
На вольную реку и снова думал
О бренности, о славе, о любви;
Другая, отвернувшись от него,
Молилась про себя на свет соборов
О горестно пропавшем человеке.
А в тёмных струях празднично желтели
Надломленные шпили колоколен.
«Хорошее забыла…»
Хорошее забыла,
помнишь только плохое,
как эта осенняя ночь за окном,
обрывающая с деревьев
последние листья.
«Заплакала…»
Заплакала,
как будто бы обижена,
меня обидев чёрными словами.
Но я ушёл на кухню,
закурил.
Не жалости мне жаль,
а слёз