были растянуты транспаранты, объявляющие о предстоящем конкурсе красоты «Мисс Стауфорд», а также о датах проведения осеннего городского фестиваля. Джек ничего не заметил бы, если б Чак не обратил на них его внимание.
– Ты не поверишь, сколько они хотят брать за рекламу в программе фестиваля.
Повернув с Мэйн-стрит обратно на Кентукки-авеню, они направились в южный конец города. «Пиггли-Виггли»[4] больше не работал, его место занял огромный строительный магазин. Однако местная пиццерия все еще была открыта, и вид ее приглушенных оранжевых букв на окнах вызвал у Джека воспоминания о первом свидании с девушкой по имени Меган Брайарсон. В конце вечера они неловко целовались, изо рта у обоих пахло чесноком. А на следующей неделе в школе они вели себя как незнакомцы. Джек почувствовал укол сожаления по этому поводу и праздно задался вопросом, чем сейчас занимается Меган. «Надеюсь, она счастлива», – сказал он себе.
Через полмили Чак свернул направо на 18-ю улицу. Джек вытянул шею, чтобы окинуть взглядом стоящий на углу огромный храм из асфальта и бетона, где расположилась «Уолгринс»[5].
– Раньше там был продуктовый киоск, – сказал он. – Бабуля Джини ходила туда за покупками каждую неделю.
– Многое изменилось, братан. Обычно такое происходит, когда удираешь в большой город, чтобы стать важной птицей. – Чак произнес это с улыбкой, но для Джека это был удар под дых. Он испытывал сильное чувство вины, которое считал иррациональным, но угрызение совести засело в его груди, как раскаленный кусок свинца. Он думал о друзьях, которых знал, об обещаниях поддерживать связь, об узах, которые, как ему казалось, никогда не разорвутся – и все это он променял на стремление уехать, покорить мир, превратить свою боль в то, что смог бы продать.
Джек Тремли покинул Стауфорд, чтобы стать чем-то большим, чем грязный городской секрет. Возможно, другие справились с тем наследием по-своему, но не он. Ему пришлось уехать, отправиться куда-то, где его никто не знает, и стать тем, кем он хотел.
Выполнив свою задачу, он вернулся и обнаружил, что мир, который он когда-то знал, изменился и продолжил жить без него. И как он смеет считать, что ему даровано право на что-то другое? Время не остановилось с твоим уходом, дорогой. Ты же не ожидал, что так будет? Это же тщеславие.
Слова Бабули Джини снова звучали в голове, ведя его через очередной духовный кризис. Он всегда был рад их поддержке и хватался за них, как ребенок за мягкое одеяло.
– А вот и оно, дружище. – Голос Чака вырвал его из задумчивости, и, когда они свернули с дороги на переполненную парковку, Джек отвел глаза от приборной панели и увидел небольшое приземистое здание с большим навесом, простирающимся на половину длины территории. Машины стояли под ним, как телята, сосущие вымя матери.
– Одна из немногих причин, по которым хочется съехать с 75-го шоссе.
Джек улыбнулся.
– Это твое профессиональное мнение?
Они нашли место в дальнем конце стоянки и припарковались. Чак выключил двигатель и усмехнулся.
– Как