цыпочки, которые лежат подобно трупу.
Очевидно, что теперь я серьезно жалею, что спросила об этом.
– Ох.
Феникс допивает остатки воды.
– Сама спросила.
Он прав. Я сама пожелала знать. Впредь буду умнее.
Мы не пара, но это не значит, что я хочу слушать о его похождениях.
И я бы солгала, не задайся я вопросом, связано ли его предупреждение Сторму о Саше с чувством обиды из-за того, что его друг спит с девушкой, с которой Феникс однажды был сам.
– Похоже, тебе обидно, что он проводит с ней время.
Феникс смеется, но в смехе нет ни капли юмора.
– Поверь, это не так.
– Уверен? – настаиваю я, полностью осознавая, что провоцирую его.
Плечи Феникса напрягаются, когда он смотрит на меня.
– Я не из тех, кто ревнует, Группи. – Его суровый взгляд пронзает меня до костей. – Для этого нужно, чтобы мне действительно было не плевать на девчонку, а такого я не допускаю.
Удар причинил бы мне меньше боли.
– Поняла.
На краткую секунду в его глазах вспыхивает раскаяние, но затем оно исчезает, и Феникс меняет тему.
– Спасибо за помощь сегодня вечером. – Задрав футболку, он утирает пот с лица. – Я бы, наверное, поколотил его, если бы ты не вмешалась.
Мой взгляд падает на синяк на его бедре. Он больше не темно-синий, а красочный… Как яркий закат.
Только в отличие от заката он не прекрасен. А уродлив и жесток.
Потому что кто-то причинил Фениксу боль.
– Ты возвращался туда после этого?
И снова он пытается перевести тему:
– Я собираюсь перекусить. Хочешь чего-нибудь?
Мою грудь переполняет разочарование. Каждый раз, когда я пытаюсь проникнуть к нему в душу, он снова запирает замок и выбрасывает ключ.
Мечтаю, чтобы Феникс открылся мне. Потому что все, чего я желаю, это помочь ему.
– Да. Я хочу, чтобы ты перестал отгораживаться от меня, когда я спрашиваю о твоем отце. Знаю, что тебе сейчас тяжело, но…
Меня прерывает фырканье.
– Ни хрена ты не знаешь.
– Что, черт возьми, это должно означать?
Свет снова мигает, когда Феникс делает шаг в моем направлении.
– Ты сидишь в башне из слоновой кости, любимая и опекаемая своим папочкой.
Мое сердце болезненно колотится, когда он продолжает:
– Тебе нет нужды запирать дверь, чтобы не получить удар битой от пьяного отца, поскольку он хочет убить тебя во сне. И тебе не нужно жить в дерьме, где всякий гребаный день является постоянным напоминанием о том, что один неверный шаг – и ты закончишь так же, как он. Тебе не надо гадать, где твоя мама, и надеяться, черт возьми, что у нее все хорошо, даже если ей на тебя наплевать, потому что она тебя бросила.
Его заявление разрывает мою грудь.
– Фе…
– Ты не представляешь, что такое голод. И я не имею в виду урчание в животе. – Его верхняя губа кривится. – Я говорю о голоде, который причиняет физическую боль и заставляет тебя молиться Богу, в существовании которого ты уже не уверен, чтобы тебе удалось отыскать поесть хоть что-нибудь, прежде