не подчинялся воле первого. Тем временем Карнеги с головой ушел в выполнение поставленной перед ним задачи. Казалось, он не замечает моего присутствия. Его мышцы, казалось, напряглись. В том, как он сгорбился на своем месте, было что-то пантероподобное. Его лицо приняло напряженное, застывшее выражение. Он представлял собой огромную массу сдерживаемой энергии, которая проявлялась в его острых черных глазах, которые светились, расширялись и загорались до тех пор, пока из их глубины не стало вырываться настоящее черное пламя, сконцентрированное во взгляде, настолько пристальном и пронизывающем, что даже я, не являвшийся его объектом, был настолько заворожен, что с усилием отвлекся от гипнотизера, чтобы посмотреть на его подопытного. Действия гипнотизера, очевидно, произвели определенное влияние на Боба, который ответил на взгляд гипнотизера пристальным, немного озадаченным выражением лица. Вдруг он поднял руку к брови и слабо ударил ею в направлении Карнеги, как бы отгоняя влияние, которое, как он понял, стремилось овладеть им, одновременно с этим поднявшись со стула и издав сдержанный смешок.
– Сидеть!
Карнеги поднялся, и в его голосе прозвучала вся его решимость, а глаза полыхнули огнем, когда он отдал эту команду. Боб повиновался. На лице Карнеги появилось торжествующее выражение, и я с ужасом понял, что мы начали путешествие в неизведанные тайны гипноза. Однако усилия Карнеги не ослабевали. Теперь он наклонился вперед, не сводя пронзительного взгляда от глаз Боба, иногда мягко поглаживая его лоб ладонями, а иногда делая странные пассы перед его глазами, которые показались бы смешными тому, кто не видел бы, какой чудесный эффект они производят на испытуемого. Когда он опустился на свое место, на лице Боба появилось озадаченное, ошеломленное выражение. Его глаза стали отрешенными и медленно закрывались, и, глубоко вздохнув, он опустил голову на грудь и отдался странному влиянию, которое на него оказывали. Казалось, он погрузился в неестественный сон. Его лицо было совершенно бесцветным. Не было слышно ни дыхания, ни вздымания и опускания груди, что свидетельствовало бы о том, что он вообще дышит. Действительно, он находился в состоянии полного обессиливания, и казалось маловероятным, что он еще жив. Я с опаской взглянул на Карнеги. Вид последнего меня несколько успокоил. Его мышцы расслабились. Неестественный свет исчез из его глаз, и на лице появилось облегченное выражение. Он стоял спокойный и собранный, положив правую руку на лоб нашего бессознательного друга, и несколько блестящих бисеринок пота были единственным свидетельством борьбы, в которую он был вовлечен.
– Теперь он полностью под моим влиянием, – сказал он, обращаясь ко мне с мрачной улыбкой. – Я хозяин его тела и его разума. Он подчинится малейшему моему приказу. Он поверит в самую невероятную историю. Что же я ему поведаю?
Тогда я совершил большую глупость. Я полагаю, что это произошло потому, что мои чувства были так напряжены и так серьёзны в течение последних нескольких минут, что я