каково ей на самом деле. И честно, не хочу знать. Я не могу ей помочь, не могу за нее решить, не могу раздавать советы и распоряжаться ее жизнью. Могу только лишь выслушивать ее и поддерживать настолько, насколько это вообще возможно.
На озере мы сидели в потрясающем месте. Старый, наполовину разрушенный деревянный пирс уходил далеко в воду. Идти по нему было небезопасно, но мы все же дошли до самого конца. Там доски были ровные, даже не скрипели и не рушились под ногами. Пирс уходил так далеко, что было ощущение, будто мы на самой середине озере. Вокруг вода, а берег далеко-далеко.
Мы смотрели на звезды, слушали лягушек и сверчков. Ели, пили и разговаривали. В основном звучала Наташка. Иногда она меня о чем-то спрашивала, я отвечала. И сама задавала ей вопросы, на некоторые из которых она отвечала со злостью, на другие – со слезами. Она очень злилась на себя. И на Вовку, которого давно уже не любила. Это взрослая интересная женщина, которая когда-то сама выбрала такую жизнь, понимала, что винить мужа проще всего. Но виноват не он. Он просто вот такой. А она другая.
Просидели мы на том озере часов до двух ночи. Когда уже шли домой, Наташка рассказала, что через 2 года уедет с младшей дочкой в город и больше не вернется сюда. Старшие уже выросли: один работает с Вовкой, такой же будущий тракторист растет, и все его устраивает. Средняя дочь учится в том же универе, что и мы с Наташкой, дизайнером мечтает стать. Вот младшей стукнет 18, и все, Наташка будет свободна. На мнение Вовки, как и на самого Вовку ей глубоко фиолетово.
После этих слов я поняла, что рада и даже горда за нее, на меня нахлынуло огромное желание подбодрить ее так, чтобы ее план непременно сработал, причем как можно быстрее. Я обняла ее, и сказала все самые важные слова поддержки, которые вертелись у меня в голове. Она плакала очень громко и долго, крепко обнимая меня.
Домой мы обе пришли очень уставшие, но счастливые и вдохновленные друг-другом.
Четвертый день
Проснувшись у Наташи в детской, куда она меня любезно уложила ночью, я поняла, что разбудил меня аромат еды, которая прямо сейчас готовится на кухне. Запахи заставляли желудок издавать голодные стоны и урчания, заглушающие звуки приготовления завтрака и звоны посуды.
Я села в кровати и оглядела уютную детскую. Здесь было две кровати, обе явно женские, но одна была заправлена аккуратно, покрывало было светло-зеленым и гладким, а на столе рядом с кроватью и тумбочке вещей мало, все лежит по стопочкам и маленьким сдержанным кучкам. Никаких игрушек или ярких деталей. Этот уголок явно принадлежал старшей дочери, которая сейчас учится в городе в университете.
Вторая половина комнаты была убрана только для вида. Вещи, игрушки, покрывало на кровати и все прочее очевидно принадлежали девочке помладше. Которая по просьбе мамы «убралась перед приездом маминой подруги». Все было свалено в почти аккуратные кучи, по факту просто заправлена кровать, вещи свалены на стуле, а игрушки в углу. Нормальная детская уборка. Я улыбнулась, представив себя этой