судорожный тремор. Стойкое ощущение, что весь мой гребанный мир, набирая скорость, летит в тартарары, попутно ломая выстраиваемые в течение не одного года барьеры-границы. Призванные защитить от непрошеного вмешательства любой особы женского пола.
– Ваше каре ягненка в клюквенном соусе.
Передо мной бесшумно опускается тарелка с дымящимся куском мяса, я же только сейчас возвращаю зрению четкий фокус и теперь уже тщательно изучаю сидящую напротив мать. Белая, как полотно, она безжалостно измельчает салфетку на множество мелких клочков и нервно кусает губы.
От былой непринужденности не осталось и следа. Нить беседы безнадежно потеряна, мелодичный щебет Виктории несказанно раздражает, над столиком – липкая напряженность.
– Марина Борисовна, вы побледнели. Что-то случилось? Вам нехорошо?
Не зная причин произошедших изменений, Левина начинает бестолково суетиться. Едва не опрокидывает графин на пол, не без труда наполняет водой пузатый бокал, я же глотаю дерущий горло истерический смех.
Мать до свинцовой ядовитой пелены перед глазами ненавидит Лилю. И ничто не смогло изменить ее отношения: ни время, ни мои убедительные уговоры, ни достоинства Коваль-Аристовой.
– Ново-пассита ей накапай. Или коньяка налей. Грамм двести.
Не удержавшись от насмешки, я с грохотом отодвигаю стул и иду проветриться. Подставить лицо под ледяные струи воды, остудить ни разу не безопасный огонь, способный разрушить здесь все до основания. Выдохнуть.
Только мой план моментально проваливается к чертям, стоит Лиле появиться в узком коридоре между мужским и женским туалетом. В стильном комбинезоне оливкового цвета, с максимально естественным нюдовым макияжем и мерцающими в мочках ушей сережками-каплями она безупречна и совсем не похожа на ту девочку-официантку, которую я когда-то спас от местного быдла-хулиганья.
Мотнув головой, я невольно воспроизвожу детали памятного вечера, а потом происходит непоправимое. В ноздри забивается до боли знакомый запах – невообразимое сочетание чайной розы, цитруса, жасмина, черного перца и мускатного ореха, и в считанные секунды палит какие-то жизненно важные клеммы. Инициирует совершенно ненужную сейчас каталитическую реакцию, с треском крушит стоп-сигналы, врубает животные инстинкты на максимум.
От гаммы эмоций, начиная от сильнейшей безграничной ненависти, заканчивая застарелой болезненной привязанностью, отчаянно рвет крышу. Вытаскивает наружу глубоко похороненное. Вытравливает все разумное из организма.
– Коваль…
– Аристова…
Под хрипловатое сдавленное айканье я резко впечатываю Лилю в стену, оклеенную ужасными бежевыми обоями в непонятный цветочек, и ненадолго задерживаю дыхание, перекрывая доступ кислорода в легкие. Все – лишь бы не догоняться вызывающим непонятные процессы в теле ароматом и не дуреть еще больше.
Хотя, казалось, куда больше?
– Ты специально?
– М?
– Специально заявилась с мужем в ресторан моего отца?
– Крестовский,