знала.
Амгул смотрел на Хату, а сам продолжал говорить:
– Сегодня. Ты выяснишь это сегодня. А через час после полуночи будешь ждать меня и поможешь проникнуть внутрь.
– Но…, – хотел возразить Коо, как Амгул, оторвав взгляд от Хатисай и девочки, резко посмотрел холодными серыми глазами на изменника и прошипел:
– Не время жаловаться, Коо. Я приказываю.
– Тату́рри! Рада вас видеть! – поздоровалась Хатисай, столь быстро оказавшаяся у водоема и поклонилась мужчине. Коо, нехотя улыбнулся ей в ответ. – Все хорошо? Сейчас поздновато для прогулок.
– Уважаемый… Татурри, – протянул Амгул, узнав новое имя земляка, – просил меня посмотреть, как танцует его дочь.
– Правда?! Это чудесно! Я так рада, что Вы решились! – наивно поверила Хата словам воина. Коо – он же Таттури, скромно улыбнулся. Коо знал Хатисай, но появление в его жизни такой напасти, как младший генерал, держал его чувства в крепких тисках, что не позволяло проявить сейчас перед этой девушкой обыкновенную вежливость.
– Хатисай права: уже поздно. Спасибо за выделенное время, – поклонился он Амгулу. – Я Вас понял.
Хатисай передала Коо дочь, и те удалились с водоема.
– Это замечательно, что Вы согласились! Сказать честно, не ожидала от Вас такой милости, – с восхищением смотрела она на учителя.
Хата стояла так близко, от чего Ам все же нахмурил брови.
– Какой такой милости? – не понимал он.
– Согласились взять девочку с редкой болезнью. Лекари сказали, что ей осталось жить до середины года Асафетиды, и не смогли предложить спасительного лечения. Таттури очень любит ее и, день и ночь работает, чтобы заработать на возможность показать девочку лекарю самого Орато. Я занималась сборами добровольных самопожертвований от желающих поделиться с ним своими сбережениями. Собрать удалось немного, но… все же удалось. Учитель Гон даже продал свою лошадь и отдал все сины Татурри! Я слышала о талантах лекаря главнокомандующего гунънов. Ах, если б, Мамэт не был упрямым чурбаном, я бы сама лично пошла к нему с мольбами позволить его лекарю осмотреть Са́шу…, – с досадой выдохнула она.
Амгул слушал Хатисай и молчал. На его лице отражалось то же самое равнодушие, как и всегда. Но шипящая змея гнева складно и прочно заползала в его душу, выжигая все теплое и живое.
Воин резко сорвался с места и направился в сторону дома Хатисай.
– Что не так, учитель?! – недоумевала она ему вслед.
– Я устал.
– Неправда! Что Вам не понравилось в моих словах? – не унималась она, продолжая идти хвостом.
– Я тебя не слушал.
– Вы опять врёте, учитель.
Амгул резко остановился и тут же развернулся так, что Хатисай буквально в него врезалась и ойкнула.
– Ведешь себя, как ребенок, – озлобленно произнес он и с холодным прищуром вгляделся в ее большие глаза.
– Я и есть ребенок, – уведомляюще отчеканила та, всматриваясь в ответ. – Но я честно борюсь с этим, – как