(это как я заметила его любимый цвет) шаровары с манжетами на концах штанин, такого же "веселого" цвета туника до середины бедра с разрезами по бокам. Все одеяние было выполнено без вышивок и прочих украшательств, не считая золотой фибулы на груди с левой стороны. Она являлась знаком эхисара – солнце с двадцатью лучами и каплей крови на зеленом пятилистном клевере внутри. Сколько Хошету лет никто не знал, на вид тридцать или около того.
Его лучший друг Тиури был такой же высокий (чем их только в детстве кормили?), но в плечах пошире да и с мускулатурой повнушительнее, Хошет был жилистый, без ярко выраженных мышц. Длинные, до самого пояса, пшеничные, слегка волнистые волосы Тагальтека были причиной тихой ненависти всех рабынь (кроме меня). Вся эта золотистая копна была туго затянута в высокий хвост, на свободе оставалась лишь челка до бровей. Карие глаза светлели, если у Тиури было отличное настроение и наоборот темнели, если тот злился. Пухлые губы и щеки, создавали впечатление эдакого ангелочка, до тех пор, пока его кто-нибудь не доконает – тогда ангелок самым невероятным образом трансформировался в жестокого, упивающегося чужими мучениями, убийцу. В одежде он больше предпочитал шоколадный и изумрудный цвета. Вот на данный момент это были малахитовые штаны, которые со стороны похожи на длинную юбку, светло-зеленая туника без рукавов, но зато, ниже колен, с разрезами по бокам и с почти такой же фибулой, что и у эхисара, только серебряной. Возраста Тагальтек был такого же неопределенного, как и Хошет – что-то около тридцати, это все что можно определить на глаз. А спрашивать никто не рисковал – раб не имеет права начинать разговор.
– И что же она сказала? – спросил Хошет у Огируяцу, смотря при этом почему-то на меня.
– Это, ну она, – повторно не нашелся с ответом Огируяцу. – Хозяин я не могу такое сказать.
– Почему же? – искренне удивившись, эхисар (хозяин лагеря, говорят сам владыка их назначает, брешут, конечно) даже взгляд на него перевел.
– Господин это опорочит вашу честь! – патетически воскликнул надзиратель, согнувшись в поклоне. У меня от подобного высказывания даже челюсть отвисла.
– И чем же, высказывание рабыни, очернит честь эхисара? – выделив интонацией лишь два слова, чтобы показать разницу в социальном положении, спросил Тагальтек, эхисир (правая рука эхисара) этого лагеря. Толстяк, аж затрясся всем своим немалым телом – понял дурак свою ошибку. Поставить рядом рабыню и эхисара, а, следовательно, и уравнять их в правах! Ха, да за такое обычно сразу убивают.
– О, простите! – заорав так, что у меня уши заложило, бухнулся на колени надзиратель. – Я так вам предан, что просто не могу позволить вам слушать подобную рабскую чушь, дабы не оскорбить вас!
– Правда? – насмехаясь, спросил Тиури. – Ты действительно думаешь, что, как ты выразился "рабская чушь" может оскорбить эхисара?
– Нет! Нет, что вы! Я никогда бы так не подумал! Я… – ради подобных моментов стоит жить. Огируяцу оправдывался так самозабвенно, что даже я прониклась и воспылала ненавистью