водительская дверь. Я остаюсь в салоне одна. Не вижу, куда он пошел, оборачиваюсь, но зверь пропал из вида.
Мне становится спокойнее и одновременно волнительнее. Как будто меч, занесенный над моей головой, опустили и ушли прочь, но складывается ощущение, что ушли за другим оружием.
Дверь пассажира резко открывается, я вздрагиваю и едва не падаю на асфальт, потому что рука тянется за наручниками, а тело одеревенело и приклеилось к сиденью.
– Что ты… – успеваю произнести только два этих слова, мне в лицо тыкают тряпкой, пропахшей хлороформом, и я мгновенно теряю сознание.
Глава 11
Прихожу в себя в полней шей темноте. Голова раскалывается, перед глазами все плывет, во рту сухо. Я лежу на чем-то твердом, тело затекло. Машинально тянусь к запястью и с облегчение обнаруживаю, что наручников на мне нет. Поднимаю голову, оглядываюсь и не верю своим глазам.
Это что, решетки?
Привстаю на локти, сквозь темную пелену пытаюсь рассмотреть пространство вокруг.
Похоже на тюремную камеру. Три стены сделаны из кирпича, одна полностью из железных решеток. Они довольно узкие, чтобы протиснуться сквозь них, но достаточно широкие, чтобы просунуть руку или даже ногу. Напоминает камеру Джека воробья в первой части франшизы. Мне на ум сразу приходит трюк с петлями, я встаю со своего места – невысокой лежанки, на которую брошен какой-то матрас, больше напоминающий пляжный лежак – и подхожу к дверце. Петли заварены, о том, чтобы сдернуть, их речи нет. На двери крупный амбарный замок.
Дергаю его, но реакции ноль. Ничего не выходит. Он заперт на ключ.
– Окей…
Сглатываю, пересохшее горло саднит. Оборачиваюсь, оглядывая камеру.
В правом ее углу унитаз, а над ним кран с двумя барашками. Подхожу, открываю и с радостью обнаруживаю, что оттуда бежит вода. Насколько я могу разглядеть в темноте – вода чистая, но пить все равно не рискую. Споласкиваю лицо, шею, мою руки, и мне сразу становится легче. Убедившись, что в коридоре у камеры никого нет, вынимаю менструальную чашу и споласкиваю ее. После того как привожу себя в порядок, возвращаюсь на кушетку и забираюсь на нее с ногами. Бретели платья порваны, но мне удается кое-как связать их между собой, чтобы оно не соскальзывало.
Усаживаюсь к прохладной стене спиной и обхватываю колени руками.
Последнее, что я помню – как меня усыпили хлороформом, дальше провал. Сколько я пробыла в отключке? Несколько часов? Тогда почему на улице все еще ночь, хоть глаз выколи?
А может, мне все это приснилось, и Герман просто заточил меня в камеру для рабов после того унизительного разговора в кабинете?
Слышу скрип петель. Где-то вдалеке открывается дверь, и я настороженно наблюдаю за решетчатой стеной, ожидая увидеть за ней охрану с оружием.
Но в поле моего зрения появляется невысокая женщина с каким-то контейнером.
– Вы очнулись, – говорит с акцентом. Толкает ключ в навесной замок и тот без труда поддается. – Мне поручено обработать ваши раны.
Я наблюдаю за ней молча. Дверь моей