подождем, – кивнула я. – Идем, Дин, покажу тебе нашу гостиную.
Мы прошли по коридору и ступили в большую светлую комнату с двумя широкими окнами, диваном и мягким креслом.
– Ну? – спросила я, когда Ачер устроился в кресле напротив меня. – Еще есть вопросы?
– Он не может быть твоим отцом, – покачал головой парень. – Никак не может.
– Почему же – никак? – удивилась я. – Да, у нас разные фамилии, однако…
– Причем тут фамилии? – Дин поморщился. – В ваших аурах нет ни одной похожей полосы. Ни одного общего вкрапления! Он тебе не родитель и вообще никакой не родственник.
– С биологической точки зрения – да, – согласилась я. – И, тем не менее, я – его дочь.
– Эммер, наверное, твой отчим, – сообразил Ачер. – Второй муж матери, да?
– Нет, – теперь головой покачала я. – Дориан никогда не был женат на моей матери. Сомневаюсь, что он вообще помнит, как ее зовут. Я и сама, если честно, не смогу назвать ее имени. Помнишь, Дин, как три месяца назад ты подобрал возле автобусной остановки бездомного котенка?
– Помню.
– Шестнадцать лет назад Эммер точно так же подобрал меня. Я была тощая, голодная, грязная. Точь-в-точь, как твоя кошка.
– Тебя ему подкинули? – осторожно уточнил Дин.
Я усмехнулась.
– Нет. Меня просто оставили на улице.
Ачер немного помолчал, а потом осторожно спросил:
– Расскажешь?
Мой взгляд скользнул по противоположной стене. Там, над старинным резным комодом висела большая фотография. На ней я, румяная шестилетняя девочка с двумя смешными косичками и заколкой в виде лупоглазой стрекозы, демонстрировала зрителям лохматую игрушечную лису.
– Тот период своей жизни я помню плохо, – тихо сказала другу. – Была слишком маленькой. Меня тогда воспитывала мать. Ну, как воспитывала… Скорее, просто держала возле себя. Не припомню, чтобы она играла со мной в куклы или завязывала бантики. Впрочем, ни бантиков, ни кукол у нас тогда не было. Как и постоянного дома. Мы все время переезжали с места на место. Знаешь, я ведь совсем забыла ее лицо. Помню только хриплый голос, обломанные ногти и желтые подушечки пальцев.
А еще запах. Противный, удушливый. Гремучую смесь дешевых сигарет, алкогольного перегара и потного, давно немытого тела. Дориан не любил рассказывать мне о матери, однако отрывочных воспоминаний о ней было достаточно, чтобы понять – родительница моя вела далеко не праведный образ жизни. Она нигде не работала, перебивалась случайными заработками, а полученные деньги тратила на спиртное и посиделки со своими друзьями – такими же непутевыми асоциальными типами, как и она сама.
Если бы кто-нибудь спросил, с чем у меня ассоциируются первые годы детства, я бы ответила: с грязью и голодом. Грязь окружала меня повсюду – мать отчего-то ленилась убирать комнаты, в которых мы обитали, стирать одежду и даже следить за своей и моей гигиеной. Что до голода, то он казался самым ярким воспоминанием той поры. До моего питания матери было мало дела, поэтому есть мне хотелось всегда. Мой рацион обычно составлял полузасохший