невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь – и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож:
И горе для тебя! – твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет всё ужасно, мрачно в нем,
Как вид его с возвышенным челом.
10
Есть сумерки души во цвете лет,
Меж радостью и горем полусвет;
Жмет сердце безотчетная тоска;
Жизнь ненавистна, но и смерть тяжка.
Есть сумерки души, несчастья след,
Когда ни мрака в ней, ни света нет.
Она сама собою стеснена,
Жизнь ненавистна ей, и смерть страшна;
И небо обвинить нельзя ни в чем,
И как на зло всё весело кругом!
11
В недавно вышедшей книге профессора Дюшена (Duchesne E. Michel Jourievitch Lermontov. Sa vie et ses œuvres. Paris, 1910) разъяснен с большим знанием дела вопрос о всех литературных заимствованиях, которые можно подметить в творчестве Лермонтова. Большой знаток Лермонтова и хорошо вооруженный знанием европейской романтики, профессор Дюшен отметил в стихотворениях Лермонтова все места, которые повторяют или напоминают строфы Мицкевича, Гёте, Шиллера, Гейне, Цедлица, Байрона, Оссиана, Скотта, Мура, Шатобриана, Гюго, Барбье, Виньи, Мюссе и Шекспира. Результат этой работы указывает на большую начитанность Лермонтова, на совпадение его настроения с настроением указанных поэтов и главным образом на то, что при всех этих невольных, иногда и вольных заимствованиях наш поэт оставался самостоятельным художником и мыслителем, который не вычитывал из книг настроения, а лишь иногда подкреплял и пояснял его хорошими готовыми образцами.
12
Тот же мотив одинокой любви дан в стихотворении «Стансы» [1831].
Пусть я кого-нибудь люблю:
Любовь не красит жизнь мою.
Она, как чумное пятно
На сердце, жжет, хотя темно;
Враждебной силою гоним,
Я тем живу, что смерть другим:
Живу – как неба властелин —
В прекрасном мире – но один.
13
Любопытны, например, те строфы, с которыми поэт обращается к Кавказу (в посвящении поэмы «Аул Бастунджи»). В них слышен чисто «демонический» мотив и аналогия с «Демоном» бросается в глаза:
Моей души не понял мир. Ему
Души не надо. Мрак ее глубокий,
Как вечности таинственную тьму,
Ничье живое не проникнет око.
И в ней-то недоступные уму
Живут воспоминанья о далекой
Святой земле…
14
Этот ответ Демона, что «Бог занят небом, не землей», был в окончательной редакции поэмы пропущен.
15
Только в первой редакции поэмы соблазненная демоном героиня делается духом ада.
16
Про нашего героя один