лишь одним, но очень элегантным всплеском. А кульминацией этих волн становились мрачнейше – синие ботинки оттенка ночного неба, на котором нет ни единой звезды.
И всё было бы хорошо, если бы не лицо того, чьё тело вся эта волна покрывает. И если одежду поменять можно легко, то лицо своё не исправишь. И хотя веснушки придавали ему какой – то шарм, в остальном оно было, прямо сказать, не слишком интересным. Оно не было ни вытянутым, ни широким. Скорее, обычным. Подбородок был близко расположен к губам и слегка выпирал. Уши у него были «Средней паршивости», как он сам о них говорил, когда речь о них заходила. Лицу вроде подходят. От головы почти не уходят в стороны, поэтому он вполне мог позволить себе носить причёску, их не перекрывающую, ведь если бы они были у него хоть чуть «Отдёрнуты», он бы всеми силами пытался отрастить себе такую шевелюру, которая не только закрывала бы уши от посторонних и не очень глаз, но и придавала бы форме его лица вполне отличный от других оттенок. И, что понять уже довольно нетрудно, обаяние как лицу, так и пареньку в целом придавали его глаза. А точнее, их великолепное сочетание с одеждой, им подбираемой. Начиная огляд с блекло – василькового капюшона толстовки и заканчивая его космически – тёмными сапогами, не могло не сложиться впечатление человека крайне опрятного.
Работа такого человека со стороны хоть и могла показаться весьма тусклой и рутинной, но для него, человека, находящегося не в стороне, а в непосредственном центре событий, подобные оскорбления его деятельности являлись не более, чем мелочью, которую говорят те, кто никогда не пробовал ничего даже подобного за всю свою жизнь. Вроде бы надо знать, на кого ориентируешься, а в то же время совершенно неплохо бы и угодить остальным. Важно подобрать оригинальное и притягивающее взгляд сочетание цветов. И главное – окончательно заманить зеваку в лавочку, в которую, впрочем, он сам попадётся. Но осознает это только потом, будучи пойманным.
Но у самого трудяги дизайнерская деятельность вызывала восхищение. Не амбициозность. Амбициозность прошла в тот же момент, когда он понял, что уже стал маэстро в своём деле. Однако восхищение своей работой он испытывал всегда, когда начинал о ней задумываться более глубоко. То – есть, не во время работы непосредственно. Во время работы он думал о том, насколько оригинально возможно нарисовать щит или вывеску. И практически всегда он достигал своей задумки. У его творений был нужный шарм, достаточный для того, чтобы не оттолкнуть возможного клиента своей назойливостью. У его работ было главное – привлекательность. Нет, не всегда они были яркими. Хотя и убийственная, но такая приманивающая резкость тоже имела место в некоторых его произведениях. Но эти работы притягивали своей, наоборот, ненавязчивостью. На фоне других, слишком кислотных, чересчур вульгарных картин, его произведения привлекали своей сдержанностью,