личности, которым удается раскусить этот орех. Из майи[39] двойственности они извлекают истину о том, что в разделении кроется единство.
– Вы говорите с такой уверенностью, господин.
– Долгое время я занимался непредвзятым наблюдением за собой, пытаясь таким исключительно болезненным способом прийти к мудрости. Самоанализ, неустанное наблюдение за своими мыслями – это суровый и сокрушительный опыт. Он превращает в пыль самое стойкое эго. Но честный самоанализ с математической точностью выявляет мудрецов. Путь «самовыражения», признания своей исключительности порождает эгоистов, уверенных в своем праве трактовать Бога и вселенную так, как им вздумается.
– Истина, без сомнения, смиренно отступает перед такой высокомерной оригинальностью.
Я наслаждался нашей беседой.
– Человек не сможет понять вечную истину, пока не освободится от амбиций. В человеческом разуме – если отбросить все, что копилось в нем веками, – отвратительно кишит бесконечное множество заблуждений о мире. Никакие битвы на полях сражений не сравнятся с тем, что происходит, когда человек впервые сталкивается со своими внутренними врагами! Это вам не противники из плоти и крови, которых можно одолеть с помощью ужасающе мощного оружия! Вездесущие, неугомонные, преследующие человека даже во сне, искусно отравляющие его разум, эти солдаты невежественных похотей стремятся убить нас всех. Бездумен тот человек, который хоронит свои идеалы, покоряясь общей судьбе. Как его еще назвать, если не бессильным, тупым, недостойным?
– Уважаемый господин, неужели вы не испытываете сочувствия к тем, кто заблудился во мраке?
Мудрец на мгновение замолчал, затем уклончиво ответил:
– Любить одновременно невидимого Бога, Вместилище Всех Добродетелей, и человека во плоти, явно не обладающего ни одной из них, часто бывает трудно! Но сообразительность равна лабиринту. Стоит приглядеться к себе повнимательнее, и вскоре обнаруживаешь нечто общее для всех людей – стойкое родство эгоистичных мотивов. По крайней мере, в одном мы все похожи. Это сравнение порождает внутри меня полное ужаса смирение, перерастающее, в свою очередь, в сострадание к собратьям, которые не ведают о целительных возможностях своей неисследованной души.
– Во все времена, господин, святые относились к горестям мира так же, как вы.
– Только поверхностный человек теряет восприимчивость к горестям других, погружаясь в личные страдания, – суровое выражение лица садху заметно смягчилось. – Тот, кто непредвзято исследует себя, познает нарастающее вселенское сострадание. Ему даруется освобождение от оглушительных требований своего эго. На такой благодатной почве