четырнадцати-пятнадцати лет, одетые в коротенькие шорты с висящими нитками и оголяющие живот маечки, сквозь которые проступают почки незрелых грудей, громко болтают по мобильному телефону с невидимой подругой, которая, неизвестно по какой причине, не явилась на место встречи. Одна из подружек во весь голос уговаривает невидимку выйти из дому и присоединиться к ним, пока автобус еще не пришел, две другие угрожают не разговаривать с собеседницей до конца дней своих.
Автобус наконец-то подъехал. В распахнувшуюся переднюю дверь школьницы полезли первыми, пересмеиваясь, толкаясь и отпихивая друг друга, никто из взрослых не стал им выговаривать, хотя всем явно хотелось побыстрее подняться в автобус, изнутри которого доносилась приятная прохлада.
Орит придирчиво осмотрела дочку: тщательно отглаженная цвета хаки юбка чуть ниже колен, открытые сандалии, подвязанные длинными шнурками на греческий манер, гимнастерка застегнута почти на все пуговицы, кроме верхней, через ворот поблескивает амулет, привезенный из путешествия по Таиланду, – серебристая цепочка с круглым, вправленным в изящную оправу зеленым камнем, похожим на глаз неизвестного животного.
Орит прижала к себе Авиву, они с дочкой были почти одного роста, но в военной форме Авива казалась выше на пару сантиметров.
– Береги себя, пожалуйста, – сказала она, неохотно отрывая от себя девушку.
Каждый раз, когда Авива уезжала из дому на базу в районе Беэр-Шевы, Орит начинала ощущать внутреннее беспокойство. Напряжение, неприятные спазмы бродили по телу, вызывая нервное раздражение. Она бесцельно крутилась по квартире, краем уха прислушиваясь к передачам военной станции, не передают ли экстренные новости по «красному телефону», пока Авива не сообщала по мобильному телефону, что она уже добралась до автобусной станции в Негеве. Еще час проходил в нервном ожидании, пока дочка подъезжала на другом автобусе к воротам военной базы.
С момента призыва дочери на военную службу Орит почти перестала выезжать за границу, несмотря на уговоры Цвики Баумана, хозяина картинной галереи на улице Гордон, ее нынешнего босса, а в прошлом бывшего сокурсника по университету, любителя зрелищ, вина и мужчин. По просьбе Цвики, из каждой поездки за границу она привозила несколько бутылок вина, неважно какой фирмы и названия. Главное, чтобы форма бутыли отличалось оригинальностью, яркая этикетка бросалась в глаза, упаковка выглядела солидной, желательно в деревянном ящичке – коллекционный образец, опечатанный сургучной печатью. Впрочем, это говорило не о плохом вкусе Цвики, а скорее о его экстравагантности и желании выделяться всем: громким голосом и еще более громким смехом, бесцеремонными манерами.
Цвика придавливал собеседников громадной бесформенной тушей, упакованной в экстравагантные одежды. В межсезонье, когда небо покрывалось тучами в преддверии зимних дождей, больше похожих на легкую осень в Европе, он наряжался в длиннополые, ниже колен, бархатные