слегка подвинул свой табурет вперед, не отрывая от пола ни одной из четырех деревянных ножек, и опустил ладонь на стол рядом со свечой, самым ярким пятном во всей сумрачной таверне, и в непосредственной близости с ее руками, такими бледными по сравнению с его, испещренной шрамами.
– Хочу заметить, что в моей жизни нет пустяков.
– Теперь есть, – возразила Ева и похлопала по столешнице между ними.
– Теперь есть, – повторил он, глядя на ее руки. – Что вы сделали со своими ногтями?
– Накрасила. – Она сжала пальцы в кулак, чтобы спрятать ногти. – Это ерунда, привычка, которая проходит со временем.
– На них вроде бы какой-то рисунок… Не позволите посмотреть?
– Это виноградная лоза. – Вместо того чтобы разжать кулаки, Ева спрятала руки под стол. – И цветы.
– Как это сделано?
– Маленькими кисточками, не толще травинки.
– Это… удивительно.
– Не хочу обидеть вас, сэр, – заметила она, пристально глядя на него, – но при вашем интересе к таким мелочам вы не годитесь для охоты на священников.
Эта мраморная глыба наконец шевельнулась:
– Нет?
Она кивнула.
– Позвольте выразиться яснее: глядя на вас, едва ли кто-то мог подумать, что вас способно заинтересовать что-то иное, кроме охоты. Но вряд ли стоит охотиться на священника, который бы вам докучал.
Он слегка улыбнулся.
– Это если священник глуп.
Она понимающе кивнула.
– Тогда вы должны знать: я не могу позволить вам заполучить отца Питера. – И снова никакой реакции, будто разговаривает с мрамором, что ей совершенно не нравилось. – Вы думаете, я шучу? – Вопрос прозвучал резко, но она нисколько об этом не сожалела.
– Ничего такого я не думаю, – сказал он низким раскатистым голосом, с убийственным спокойствием. – Напротив: считаю вас решительной и настойчивой – и, подозреваю, если уж беретесь за дело, Ева, то непременно доводите его до конца… Ева.
Она едва удержала готовый вырваться вздох, замаскировав его под тихую усмешку: ее имя прозвучало в его устах прямо-таки… неприлично.
– Это совершенно не так. То, что я делаю, – мелочи, причем совершенно незначительные. Я никому ничем не обязана.
– А как же священник? – усмехнулся Джейми.
– А как вы дошли до охоты на священников? – прищурившись, парировала Ева, решив, что лучше разговаривать с мрамором, чем подвергаться допросу.
– Это мое предназначение. – Его голос сделался таким низким, что почти гудел. Она представляла себе, что мрамор должен иметь более высокий диапазон, а этот звук был больше похож на голос самой земли, скал и того, что лежит внизу, – например, преисподней. – Вам известно, что вы ужасная лгунья? – спросил Джейми, откинувшись назад и наблюдая за ней.
– Конечно. – Она положила руки на стол и провела ладонью по поверхности, словно сметала крошки. – Как можно не знать? Я лгу так, что понятно: мне кажется, так меньше опасность что-то выдать, чем если говорить правду, разве нет?
Улыбка,