на край пианино. Там, где молоточки бьют по струнам моей души, и я плачу и рыдаю от счастья.
Я работал тогда, в далёкие годы, всего лишь грузчиком в музыкальном передвижном театре – "Моцарт, Шереметьев и СНГ".
Мы мотаемся по городам и весям. По странам и континентам. И везде нас преследует наш директор Фуат Львович Шереметьев. Потомственный интеллигент от музыки и трезвенник по призванию.
Вся наша труппа, включая обслуживающий персонал исповедует железный закон – воздержания.
Не пьёт первая скрипка, не пьёт – тромбон, даже ударные не притрагиваются к бутылке во время гастролей. Табу!
Над концертной ямой висит родовое проклятье Бориса Николаевича и унылое, всепоглощающее трезвое родимое пятно Михаил Сергеевича.
И только молодой пианист Аристарх Иванович Ребодух всегда пребывает в весёлом расположении духа.
Нажимает он на свои педали и стучит по чёрно – белой доске клавиш с воодушевлением и безудержным оптимизмом. От чего на концертах всегда случаются такие бурные овации и крики:
– БРАВО, браво маэстро!
Да так, что Фуат Львович пребывает в недоумении и лично проводит обыски в гардеробной у пианиста и у нашего брата – грузчика сцены. Он пытается понять, почему эта сволочь, так исполняет "Времена года" Вивальди, что даже сам автор бы, исполнил своё произведение хуже, чем никому неизвестный и весёлый Ребодух из Мытищ.
Надо отметить, что все другие музыканты работали просто за зарплату. Работали без энтузиазма и искорки. Дудели в свои дудки и тромбоны, вяло возили смычками взад и вперёд по грустным скрипкам, били в бас – барабан, засыпая при этом.
И только наш пианист, так активно бил по клавишам музыкального инструмента, что Моцарт, наблюдая бы за ним с музыкального Олимпа, захотел непременно низвергнуться вниз самостоятельно сгорая в полёте от позора собственной несостоятельности.
– Несомненно это природный дар. Талант от Бога. Целованный в руки и клавиши, – все как один твердили наши и зарубежные музыкальные критики.
Стиль, стать, гордый профиль подбородка, хаотичное и резкое попадание по клавишам и чётко в такт, делало нашего пианиста исключительным виртуозом среди простых смертных.
И только я знал в чем дело, стоя за кулисами, поддерживал под руки старшего грузчика Ивана Ребодуха, отца пианиста, которому рукоплескал весь мир. Он стоял и плакал на каждом концерте. Это он определил сына в музыку клавишных музыкальных инструментов, ибо только под крышкой роялей и фортепьяно, он мог проносить на концерты огненную воду. Если фортепьяно, то три – четыре бутылки по периметру инструмента, если рояль, то можно было заныкать четверть, ну а если Дом Культуры и всего лишь пианино, то всего литрушку под крышкой…
Но и этого всегда хватало, чтобы его сына встречали, как новую звезду. Сын всегда пил с отцом.
Вирбели понимали желание отца сделать из сына пианиста, и поэтому нижние и высокие регистры делали всё возможное для этого.
Многие удивляются, откуда у нас столько самородков в музыкальной сфере, но я всегда знаю точно, что если бы не