в 1690-е гг. такие настроения охватили город Салем, о чем красноречиво повествует пьеса Артура Миллера «Суровое испытание» (The Crucible). В Европе та же демоническая концепция была ясно высказана Мартином Лютером в 1530-е гг, когда он заявил: «Не щадите ведьм, я готов жечь их собственноручно»{3}.
Иногда человека могли счесть не виновным, а временно одержимым нечистой силой. В таких случаях лечение состояло в изгнании дьявола методом экзорцизма. Следуя этой логике, целители прибегали к магии и колдовству, использовали отвары, заговоры, обряды и заклинания. В европейской истории примером той же идеи служит вера в королевское прикосновение, которое исцеляло от болезней. В частности, английский король Карл II в середине XVII в. применил этот метод примерно к сотне тысяч страждущих. Не столь выдающиеся врачеватели распевали заговоры, советовали пациентам жертвоприношения или снабжали волшебными талисманами, изгоняющими нечисть. Случалось, что рекомендовали спасаться бегством, когда болезнь поражала всю общину, или искать поддержки таких влиятельных союзников, как Дева Мария и христианские святые.
Новая концепция, воплощенная Гиппократом в Греции V в. до н. э., разительно отличалась от идеи сверхъестественного происхождения болезней, как божественного, так и демонического. Натуралистический, нерелигиозный взгляд утвердился в эпоху Перикла (ок. 495–429 гг. до н. э.). Новый подход упомянут в знаменитом труде Фукидида «История Пелопоннесской войны», где описана афинская чума, которая, как показали недавние исследования ДНК, была вспышкой брюшного тифа. Фукидид рассказывает об эпидемии как о природном явлении, в котором нет ничего таинственного, сверхъестественного или сакрального.
Наиболее яркую апологию рационального подхода мы видим в гиппократовском трактате «Священная болезнь», которая, скорее всего, представляет собой то, что современные врачи диагностируют как эпилепсию. Эпилептические приступы, пожалуй, больше, чем что-либо иное, походят на одержимость демоном. Но Гиппократ настаивает, что даже эта, так называемая священная болезнь обусловлена исключительно естественными причинами:
Относительно болезни, называемой священною, дело обстоит таким образом: нисколько, мне кажется, она ни божественнее, ни более священна, чем другие, но имеет такую же природу происхождения, какую и прочие болезни. Природу же ее и причину люди назвали каким-то божественным делом вследствие неопытности и удивления, потому что она нисколько не похожа на другие болезни. И вот, вследствие невежества в том, чего не знают, у них предоставляется ей божественное свойство; вследствие же знания способа лечения божественность отнимается. ‹…› Да, вот именно лихорадки ежедневные, трехдневные, четырехдневные нисколько не менее кажутся мне священными и происходящими от бога, чем эта болезнь, а им, однако, не удивляются. ‹…›