развлекаюсь и гуляю по улицам. И не прячусь от мира за закрытым профилем». Следом подгружается фотка с селфи. Яркая симпатичная блондинка с тонким носом и белой кожей. Волосы чуть растрепались и рассыпались по плечам, ресницы опущены, взгляд устремлен в телефон. Лицо у нее нежное, гладкое, шея тонкая, пухлые губы чуть приоткрыты. Девушка слишком красивая, чтобы я поверил в то, что это Nelli.
Но для выяснений не время. Я закрываю экран ноута, и меня обступает серая, угрюмая темнота. В квартире тихо, слышно только, как наверху кто-то смотрит телевизор. Мама, к счастью, спит, и я тоже уговариваю себя заснуть, но вместо этого долго лежу, уставившись в потолок, и думаю о том, как сложилась бы моя жизнь, не стань Мишка наркоманом.
Утро второго сентября такое же теплое и ясное, как накануне. На улице царит оживленная суета. Взрослые разъезжаются по работам, дети бегут в школу, малышей ведут в садик. Дворники скребут асфальт метлами, голуби греются на солнце, под ногами на дорожке замечаю первый желтый лист.
– Святоша, стой!
Снова угораздило пересечься с Румянцевой. Немного замедляюсь, поджидая ее.
– Ты чего, обалдел? – Она оглядывает меня с ног до головы и хмурится: – В школе же траур! А на тебе белая рубашка.
– Ничего не знаю. – На самом деле я совершенно забыл, что Жанна Ильинична предупреждала насчет одежды.
– Не знаешь о трауре? – Она зло прищуривается. – Или, может, для тебя смерть Макарова – праздник?
– Восхищаюсь твоей проницательностью.
– Нет, правда, Филатов, признайся, ты же счастлив?
Еще одна. Похоже, летние каникулы придали моему лицу непозволительно расслабленное выражение.
– Счастье, Румянцева, – это деятельность души в полноте добродетели. Ты знаешь, что такое добродетель?
– Блин! Хватит выносить мозг своей церковной мутотенью.
– Добродетель придумали еще древние греки-философы.
– Тебя в белом в школу не пустят. Лучше вернись и переоденься.
– И не подумаю.
Бесит, что Макаров вроде бы умер, а все равно из-за него кипиш.
Однако Румянцева оказывается права – завучиха на входе в школу, завидев мою белую рубашку, набрасывается с упреками, после чего, не дав опомниться, хватает под локоть и тащит к директору.
Не ожидал, что до этого дойдет. Директриса у нас молодая, но крикливая и взбалмошная. Захочет – раздует такой скандал, мама не горюй.
Внутренне я приготовился к худшему, однако, как только мы входим в кабинет и директриса вскидывает голову, завучиха тут же объявляет:
– Елена Львовна, я нашла, кто съездит на кладбище. Явился в белой рубашке. Совсем уже!
Директриса морщится, будто припоминает, как меня зовут. Глаза у нее воспаленные, красные. Похоже, тоже переживает.
– А, Филатов, хорошо. Поезжай тогда. Только сделай, пожалуйста, качественные фотографии – такие, чтобы не стыдно было на школьном сайте разместить. И обязательно с нашими венками. Понял? Там их много разных. Найди наши!
Через десять минут я, с трудом