из-под кроны могучего кедра ярким солнцем, Дарийя уже была почти у своих тайных растений, когда поняла, что она здесь не одна. На тучной почве, только что служившей домом для млухии, кусты которой уже доходили ей до талии, стоял на четвереньках садовник, облаченный в грязную робу с закатанными рукавами, обнажившими его золотистую кожу. На том месте, где росла млухия, которая стоила ей не одну неделю ее жалованья и которую она так заботливо выращивала с первых нежных росточков, чей запах, напоминавший ей о доме, она жадно вдыхала в надежде, что подарок, который она сделает отцу, заставит его снова улыбнуться.
Кусты были безжалостно, с корнем выдраны из земли. Все ее труды и потраченные деньги лежали теперь на куче сорняков. Только один кустик оставался еще в земле, и на ее глазах руки садовника, который все еще не видел ее, потянулись к этому, последнему.
И тут здравомыслие – мудрость, которая заставляла ее опускать голову перед госпожой, одержимой сухостью выстиранных бинтов, и помалкивать о Собеке, – покинуло ее.
– Не трогайте это! – Она бросилась на руку садовника. Он подпрыгнул и удивленно развернулся к ней лицом… а потому рука Дарийи вовсе не ухватила его запястья, а с силой ударила по зубам. Он вскрикнул и отпрянул от нее, отчего приземлился на задницу в грязь.
Широко открытые черные глаза вперились в нее. Удар был настолько сильный, что сорвал вуаль с лица садовника и до крови рассек ему губу. Он смотрел на нее, полностью лишившись дара речи.
Рассеченная губа тут же стала зарастать на нем. Кожа сошлась над рассечением, зарубцевалась, и ранка на ее глазах исчезла, лишь несколько капелек белой крови осталось на его порванной вуали.
Вуаль… о господи. Во всем дворце был лишь один человек, который носил белую вуаль на лице и чьи раны моментально заживали.
Дарийя ударила по зубам самого Багу Нахида. Из-за млухии.
Ее рука в ужасе взлетела ко рту. Господи боже, что же она наделала? Что ей теперь – бежать? Для этих людей все шафиты были на одно лицо, и, если она убежит, Бага Рустам никогда не сможет ее опознать в толпе полулюдей, которые обслуживают его.
А если все же опознает. Если они придут за ее отцом?
Дарийя упала перед ним на колени.
– Простите меня, мой господин! – вскрикнула она на своем хромающем джиннском. Этот язык так плохо давался ей, а в особенности, когда она волновалась. – Если бы я… – о боже, как ей сказать «знала»? – Я вас не ударил, вы Нахид.
Недоумение свело его брови над переносицей. Дарийя явно говорила неправильно.
Она попробовала еще раз.
– Я не… видеть? «То ли слово?» – Не знать…
– Говорите на своем языке. – Джиннский Баги Нахида был четкий, неторопливый. – На вашем родном.
– На моем? – повторила она, разрываемая между неуверенностью и страхом. Но когда он кивнул, она переключилась на арабский, решив, что если есть хоть малейший шанс избежать наказания, то им стоит воспользоваться. –