избранного пути, но, повернувшись к Гассану, она почувствовала, что слезы просятся ей на глаза.
– Это было необязательно, – поспешила сказать она.
Ее реакция, вероятно, прозвучала грубо в сравнении с ее прежними выверенными словами, но Гассан казался скорее изумленным.
– Я хотел, чтобы у вас было здесь место, которое вы считали бы своим собственным, место, которое напоминало бы вам дом. – Он замолчал, но вскоре добавил более спокойным тоном: – Я жалею, что не додумался до этого для моей первой жены. Саффия всегда казалась такой потерянной, и, только когда она умерла, я понял, что она тосковала по берегам Ам-Гезиры, а драгоценности и парфюмы Дэвабада ее мало интересовали.
Хацет знала, что Гассан талантливый политик, но раскаяние, горчившее в его голосе, показалось ей искренним, зеркалом его эмоционального убеждения в том, что его наследником останется Мунтадир. И хотя такая преданность первой жене и сыну необязательно была многообещающим знаком для тех политических махинаций, на воплощение которых надеялись ее соплеменники, она хорошо говорила о человеке, женой которого Хацет вскоре собиралась стать, чью жизнь соглашалась разделить.
Он не обязан был делать это. Хацет происходила из семьи благородных коммерсантов, ее воспитывали в вере, что если для власти важны два фактора: золото и семейное имя, то купить эту власть может кто-то один. Ей одного взгляда хватило, чтобы оценить непомерность богатства, необходимого для сотворения такого прекрасного места, но она знала также, что Дэвабад и финансовая стабильность не есть синонимы – на самом деле она была богаче ее мужа. Гассан мог легко оснастить крыло дворца накопленными королевскими сокровищами, которые уже лежали в его хранилищах, но он предпочел заплатить за что-то новое. За дом уникальной архитектуры, предназначенный для нее.
И он показал ей этот дом уже после того, как она дала согласие. Хацет посмотрела на него с кривой улыбкой.
– И что бы вы стали делать, если бы после нашего разговора я вернулась на корабль отца?
– Встал бы на колени перед министерством финансов и молил о прощении?
– Тогда я избавлю вас от такого унижения. Это прекрасно, – сказала она, снова беря его под руку. – Правда, для меня это значит больше, чем я могу выразить словами.
Он накрыл ее пальцы своими.
– Тогда игра стоила свеч. Я надеюсь видеть вас здесь счастливой, госпожа Хацет. Я не сомневаюсь, что двор, знатные семьи, которые находятся здесь со времен Анахид, будут оказывать на вас давление, – сказал он с демонстративным дивастийским акцентом. – Но я благословляю вас придерживаться тех традиций, которые вам по душе. Я надеюсь, настанет время, и мы услышим детский смех из этих покоев, а потом они станут для нас обоих утешением.
«Они будут Кахтани». Его слова – его предупреждение? – снова мелькнули в ее мозгу. Она попыталась прогнать их.
– Могу я показать это место отцу? – спросила она. – Я думаю, ему будет приятно.
– Пожалуйста.