просто соврать! Ты и в самом деле ни на что не годишься.
Валиком щетки-липучки она чистит шторы, покрывала, пальто; валик уже черен от ворсинок. Однако в горенке служанки мало вещей, как можно меньше; это похоже на голое вымытое тело – чтобы уйти в любой момент, неважно куда, неважно когда, оставив все. Ни коробок, ни хлама.
В противоположность Большой.
Да, главное это. В противоположность Большой.
По телевизору говорят, что для предупреждения рака груди надо ощупывать себя каждый день под душем.
Она представляет себе, что подумает Большая, если она умрет. Уж Большая-то горевать не будет, нет. Сочтет это волнующим, увлекательным, забавным. Наверняка она надеется, что Маленькая покончит с собой.
Горячая вода и пар растворяют мир.
Незапятнанный голубой кафель. Амбровые ароматы гелей для душа. Кожа гладкая, белая, а еще выступающие кости «анорексички». Под лезвием бритвы исчезают волосы, повсюду. Вновь стать ребенком, зародышем, семенем, вернуться в это небытие, которое ей никогда не следовало покидать. Помыться – это все равно что немного стереть себя – уничтожить, истребить. Не оставить ничего, кроме белокурых волосков, забившихся в слив…
На самом деле она не способна посягнуть на свою жизнь. Она и так в руках настоящей стервы с косой.
Она наугад открывает сборник статей в коричневом кожаном переплете с влажным обрезом: там говорится о Большом взрыве. Ей кажется странным, что у мира было начало. Она часто думает о другом измерении, о вселенной, где она была бы плоской, как шелковая бумага, или наделенной вездесущностью, где стекло было бы жидким, тело самоочищающимся, а свет всегда радужным. О вселенной, где можно было бы бывать повсюду, никуда не перемещаясь, и где единственным временем года была бы весна.
Здесь слишком холодно.
– Алло?
– Я скульптуру сделала! Из кошачьего черепа и банок из-под сгущенки. Назвала ее «Робокот», гениально! А у тебя что?
– Ничего.
– Пойдешь со мной смотреть фильм про геноцид в Руанде?
Мама была права – когда у тебя есть сестра, уже никогда не остаешься одна.
Она спускается в супермаркет.
Она терпеть не может супермаркеты, но, хотя мало ест, ей все же нужны чистящие средства, мыло и туалетная бумага. Тело – отвратительный механизм, не говоря уж о неделях, когда оно вдруг решает истекать кровью.
Супермаркет – это мир, где никогда не бывает ни дня, ни солнца, ни дождя. Супермаркет – это мир, состоящий из часа открытия и часа закрытия. Супермаркет – как ее стеклянный куб, только большего размера.
Она думает: как вдвигающиеся друг в друга коробки. Она предпочла бы думать «матрешки», но думает: вдвижные коробки.
Опустив глаза, она быстро берет предметы с полок, окруженных обжигающим холодом. Она не хочет, чтобы ее видели, но на нее все-таки смотрят, некоторые мужчины даже оборачиваются – ну зачем оборачиваться на призрак, господи, разве нельзя оставить ее в покое с шестью рулонами туалетной бумаги