в отношениях между двумя странами – например, несознательные граждане побили окна в резиденции посла. Тогда властям следует принести официальные извинения. Но уж конечно, не попросить прощения. А вот другая ситуация. 25 августа 1991 года в Москве хоронили трех молодых людей, погибших при защите Белого дома. И Ельцин сказал тогда, обращаясь к родителям погибших: «Простите меня, вашего президента». Он просил прощения за то, что он не уберег их детей. Странно в этой ситуации было бы, если бы он сказал: извините, мол. Правда, мне попался некий текст покойного Немцова, в котором он, в частности, рассказывает:
Когда в 95-м убили Влада Листьева, Ельцин приехал в Останкино и плакал. Он сказал: «Я прошу извинить меня за то, что и я не уберег» (http://www.kchetverg.ru/2011/02/01/boris-nemcov-nashel-10-otlichij-u-putina-i-elcina/).
Но это так в пересказе, а как там на самом деле выразился Ельцин, кто знает?
Тут вот что еще интересно. В немецком, например, языке тоже есть два глагола, которые различаются похожим образом: entschuldigen («извинить») и verzeihen («простить»). Да, кстати, есть еще и третий – vergeben («отпустить»). Но немецкий глагол verzeihen – он такой несколько приподнятый, не на каждый день. А русский глагол простить изумителен именно сочетанием эмоциональной насыщенности и глубины с абсолютной применимостью к обычной человеческой жизни.
Психологичность этого глагола особенно хорошо видна на фоне даже не извинить, а еще одного глагола – спустить (спустить ему хамство). Для спустить важно то, что человек не стал наказывать кого-то за плохой поступок, причем говорящий не одобряет такое его поведение. Мол, хуже будет, совсем обнаглеет грубиян от безнаказанности. Что же до мотивов – нам о них не сообщают, но говорящий намекает, что такая готовность мириться с плохими поступками другого человека – скорей не от душевной щедрости, а от лени и равнодушия. Разумеется, разные люди могут видеть одно и то же по-разному. Сам человек может считать, что он простил обидчика всей душой. А кто-то скажет, что он зря все спускает обидчику.
Есть, конечно, и другие глаголы, которые означают вроде бы одно и то же действие, но различаются субъективными побуждениями к этому действию, представление о которых запрятано где-то глубоко в значении глагола. Вот я тут вспомнила, как когда-то давно историк культуры и переводчик Нина Брагинская, говоря о заштампованности тоталитарного языка, привела в качестве примера такой случай. Она в какой-то инстанции написала заявление, которое начала со слов «Прошу позволить мне…», а ее заставили заявление переписать, заменив «прошу позволить» на «прошу разрешить». И вот я тогда подумала: а ведь тоталитарный чиновник в данном случае был не так уж неправ. Как известно, глаголы разрешить и позволить имеют не вполне одинаковое значение. В позволить очень важна идея личной воли, личного произволения. Разрешить же часто предполагает ссылку на норму, право, санкцию. Конечно, когда человек в трамвае проталкивается к выходу,