города. Слишком уж неожиданным оказалось нападение. Кто бы мог подумать, что множество воинов уместятся в жертвенном коне!
– Благодарю за приют вас, прекрасные богини Карфагена! Спасибо за пир, за великолепные яства. Теперь же…
Эней соскользнул с ложа и подошел к золотому ларцу, который перед началом пира троянцы оставили у дверей.
Когда гость начал извлекать находившиеся там предметы, по зале пронеслась волна восхищенного шепота.
Сначала Эней вынул расшитый золотом плащ, сиявший ярче самого яркого солнца даже в приглушенном свете факелов. Потом достал шафранный покров для ложа – с причудливыми тонкими узорами, напоминавшими листья аканта.
– Здесь лежит и жезл, в прежние дни его носила Илиона, старшая дочь Приама – царя. Ожерелье из жемчугов, а еще…
Дидона замерла.
Эней приблизился к ней, в его руках переливался и сверкал золотой венец, украшенный драгоценными камнями.
Венец состоял из двух ободков. Выложены они были изумрудами и сапфирами, такими крупными, что разноцветные огоньки пригоршнями рассыпались вокруг, отражая попадавший на камни свет. А между двумя ободками – искусно сделанные фигурки, соединенные словно в хороводе: дивные золотые цветы, бабочки, птицы… Этот райский фигурный сад, отлитый из золота, украшен и многоцветными алмазами…
– Прими же, Дидона, в знак нашей благодарности эти дары, спасенные из великой Трои. – Эней поклонился и осторожно снял с головы царицы золотой обруч, которым та закрепляла тяжелые локоны. – Этот венец прекрасен! И все-таки он недостоин твоей красоты, которая сияет ярче золота и покоряет все сердца!
– Благодарю за дары, досточтимый Эней. Я буду всегда носить этот венец, и…
Она запнулась.
Горячая рука Энея вдруг нашла в складках хитона маленькую ручку Дидоны… и нежно ее пожала!
Влюбленная, взволнованная, царица Карфагена совершенно забыла о недобрых предчувствиях, которые с раннего утра заставляли хмуриться ее тонкие брови.
Она забыла о них, но совершенно напрасно…
Фонари в парке почти не горят.
В разлившейся, как море, темноте скрывается угроза.
Пронизывающий ветер нагнал на небо облака, и в чернильной мгле ночи не видно даже слабых отблесков луны и звезд. Но темнота сама по себе неопасна. Просто именно теперь в ней затаилась беда…
Быстрее!
Скорее!
Лика Вронская бежит по аллее, ветки хлещут ее по лицу, каблуки вязнут в земле.
Звуков погони не слышно, но от этого только хуже…
В ночном черном безмолвии ее шею вдруг обжигает чужое дыхание, ледяные пальцы стискивают плечи, живот вспарывает боль.
– Ты тоже убивала меня – ножом, острым. Ты резала меня на кусочки. Тварь, тварь! Теперь ты понимаешь, как это больно?!
Лика хочет сказать, что все это было не по-настоящему, лишь в ее воображении. Она никогда в своих детективах не описывала в качестве жертв и преступников реально существовавших людей. Детектив на самом деле вовсе не такой уж кровавый