в обмороке.
– Нашатырь! – крикнул Ванзаров растерявшемуся официанту, который вносил новое блюдо. И, не дожидаясь, применил верное средство от обмороков: отшлепал по щекам. Половцева вздрогнула, открыла глаза.
– Спасибо, – одними губами произнесла она. – Впереди самое интересное.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Ванзаров, помогая ей встать.
– Благодарю вас, – ответила она, садясь на стул.
– Налить лимонада?
– Нет-нет, не нужно. – Половцева оправила сбившееся платье.
Никто из гостей не покинул мест. Господин Половцев напряженно разглядывал тарелку. Виновник обморока стоял в некоторой растерянности среди зеркальных отражений.
– Господин Кошляков, прошу вас покинуть зал, – сказал Ванзаров.
Любовник схватил фужер, наполнил до края лимонадом и проглотил залпом.
– Я жду тебя, Лиза, в небесах нашего счастья! И готов ждать вечно…
Сделав столь важное заявление, он пробежал мимо официанта, который принес пузырек нашатыря.
– Господа, продолжайте играть, – сказал Ванзаров дирижеру по-немецки. Господин Риго кивнул, взмах его палочки запустил венский вальс. Никто не вышел из-за стола.
Ванзаров вернулся на свое место, зачерпнул ложкой сметану, поместил на заливное, отломил вилкой кусочек и положил в рот. После чего тщательно вытерся салфеткой и отложил ее комком в сторону.
Он наблюдал за Половцевой. Обморок не прошел бесследно: Елизавета Андреевна была бледна, покачивала головой. Она поглощала маринады, будто заглушая лютый голод. Как вдруг дернулась, съежилась, вскрикнула и повалилась на пол. Выскочив в большой зал, Ванзаров подал условный знак тревоги. Чтобы не пугать гостей полицейским свистком.
3
Аполлон Григорьевич принялся опускать закатанные рукава сорочки.
– Все, что мог, – сказал он, глядя в раскрытый зев желтого саквояжа.
Великий криминалист был мрачен. По большей части имея дело с трупами, он считал делом чести спасать жизнь, когда возможно, зная и умея больше любого доктора. И сильно печалился, если чужая жизнь выскальзывала из его рук.
Мадам Половцева лежала неподвижно в бурой луже. Промывание желудка не помогло. Кожа ее приобрела бледный оттенок. Глаза равнодушно смотрели в фигурный потолок, руки раскинулись вдоль тела. Вокруг губ остались следы белесой пены, по подбородку стекала обильная слюна. Выражение, застывшее на лице, говорило не о страхе, а о мире и покое.
– Сердечный приступ? – спросил Ванзаров.
Лебедев с силой застегивал пуговицы на жилетке.
– Сами не видите? – огрызнулся он. – Сильнейшее отравление.
– Какой яд?
Громыхнув содержимым саквояжа, Лебедев засунул пузырьки темного стекла.
– Наверняка скажу при вскрытии. Мышьяк, синильную кислоту, цианистый калий и прочую ерунду можно исключить. Дигиталис тоже.
– Она ела маринованные