Владимир Морозов

Куба – любовь моя


Скачать книгу

после банкета с немцами, которых мы затащили в наш номер и целый вечер опаивали водкой, Сергей мягко посоветовал мне «слегка прибраться»: «Ну его на ***, Серег, время позднее, я завтра приберусь, когда ты играть будешь». Я уже был по пояс раздетый, разбирал наши кровати. Гуляш, выбравшись из туалета, тоже примеривался «залечь». Сергей молча подъехал к столу, поставил на колени поднос и стал сгребать туда что-то со стола. Затем потихоньку, боясь рассыпать-уронить, развернулся и поехал к туалету. Взбешенный, я в два прыжка пересек номер и настиг его. «Черт неугомонный! Приспичило ему убираться среди ночи!», – ревел я, вырывая у него поднос. «Вовчик, успокойся, – вобрав голову в плечи, защищался Сергей, – я только окурки выкину, чтобы не воняли, и все». Я вырвал поднос и выкинул окурки в мусорное ведро, затем демонстративно поставил поднос на стол и стал сурово собирать в него грязную посуду. Сквозь звон стаканов услыхал всхлипывания: Сергей, изможденный хохотом, отирал слезы.

      – Ну и что здесь смешного? – миролюбиво поинтересовался я.

      – Как кор… как кор… как коршун… на цыпленка… – Сергей, изогнувшись в три погибели, снова зашелся в приступе хохота. Отсмеявшись, он подрулил к столу, ткнулся головой мне в бедро и, подлизываясь, сказал:

      – Вовчик, брось ты это грязное дело, давай лучше по рюмашке хлопнем, как говорится, и – на боковую.

      Долго сердиться на Сергея было невозможно.

      Раз десять за день я заваривал ему кофе. Более двух глотков из чашки он никогда не делал, но каждый раз обещал допить немного погодя.

      – Володь, свари кофе, пожалуйста.

      – У тебя вон с прошлого раза стоит почти не тронутая.

      – Да? – Он подъезжал к столу, трогал чашку, нюхал ее, тяжело вздыхал и просил снова: «Вовчик, давай горяченького, а эту я после… допью».

      До обеда Сергей играл в шахматы. Приблизительно через час после начала партии я относил ему в турнирный зал чашечку кофе, а сам шел бродить по окрестным лесам-заповедникам, где вдоль асфальтированных тропинок стояли какие-то таблички с надписями, наверное, что-то запрещающими, висели указатели со стрелками, а где-нибудь в стороне, подальше, среди прибранного, как покойник, леса, чужие и одинокие, скучали наблюдательные вышки. Эти три-четыре часа свободы были мои – и ничьи больше. Я снимал футболку и брел наугад по редколесью, взбираясь на пологие сопки, проваливаясь вниз до каких-то речек-переплюек и снова взбираясь. Вокруг, не обращая на меня никакого внимания, о чем-то легкомысленно судачили маленькие, меньше воробья, пестренькие птички с коротким толстым клювиком. Я, конечно же, не знал их названия. Над головой трещал дуэт дятлов, а вдалеке, аукая, подманивала к себе одинокая зазывала-кукушка. Иногда прямо из-под ног, расшвыривая прошлогоднюю листву, вылетал рыже-серый заяц-великан и, как бы из-за приличия сделав несколько ленивых скачков, утыкался мордой в траву погуще или кустарник и замирал, выставив симпатичную попку на всеобщее обозрение. Вот,