ей говорил: «Наташа, почему ты считаешь, что мы обязаны жить только там, где родились, выросли? Может быть, иногда полезнее пожить в другом месте – за пределами родного края, области, республики. Пойми, родина – это не конкретное место, родина – это мы, наша семья. Если нам будет там хорошо – это и будет нашей родиной. К тому же мы молоды, почему бы не попробовать? Может, тебе понравятся те места, кто знает?»
Что бы там Егор ни говорил, но, судя по её острому взгляду, отказываться от своего мнения Наталье не хотелось. Глядя на мужа, она иронично и коротко отвечала: «Поживём – увидим. Главное, чтобы нам не пришлось ни о чём жалеть».
Уловив острый взгляд жены, Егор уже не хотел говорить на эту тему и что-то ещё доказывать. Слишком много всего было уже сказано. Тем более он прекрасно знал, что женщины склонны к крайностям, поэтому, как он определил для себя, надо быть снисходительным к маленьким слабостям супруги.
Времени для размышления и принятия решения было у них немного, так что сборы были недолгими.
Уже в середине августа 1986 года вся семья Сомовых приехала в Красноярск-26. Правда, по пути они заехали в Томск к родителям Егора, где пробыли три дня, помня поговорку: «Гость до трёх дней».
Глава II
Встреча с родителями (а не были они у них уже больше года) приободрила Егора. Во всяком случае он избавился от того душевного дискомфорта, что испытывал последнее время.
Мама Егора, Елизавета Петровна, работала учительницей по математике в общеобразовательной школе. Ростом ниже среднего, с длинными каштановыми волосами, она казалась строгой и довольно уверенной женщиной. Но вся эта строгость смягчалась блеском и добротой её глаз. Александр Николаевич, отец Егора, работал в конструкторском бюро одного из закрытых «почтовых» предприятий города Томска. По натуре он был спокойным, рассудительным и скрытным. Говорить старался коротко и без эмоций. К Егору он всегда был строг и требователен, но не в этот раз. У Елизаветы Петровны тоже строгость не получалась: глядя на сына, сноху и внучку, она не могла сдержать слёз, все три дня так и проплакала – где в открытую, а где и тайком, по-бабьи. Особенно она жалела внучку, приговаривая: «Дети, дети-то за что так страдают?»
Александр Николаевич, конечно, на нервы был покрепче, старался всё больше молчать. В этом молчании чувствовалось нечто большее, то, чего сказать он не мог, но не по причине слабого душевного расстройства, а по другой – как он сам выразился: «За державу обидно». Егор это чувствовал и не заводил разговоры, пока не следовали вопросы:
– Как же так получилось, Егор? Как такое вообще могло произойти? – с осторожностью подбирая слова, спрашивал Александр Николаевич. – Это же немыслимо!
Будучи выдержанным человеком, он старался быть предельно собранным в этот момент, но было видно, как его недоумение переходило в растерянность. Нет, она не была крайней степени, но временами казалось, что он выражает недоверие ко всему, что его окружает. Он не был лишён