фазы его душевного состояния в равной степени демонстрировали душевное здоровье.
Выбор слов, орфография – всё было другим! С моим тонким чувством прозаического стиля, приобретенным за долгие годы университетских занятий, мне было легко отметить глубокие различия в строении самых простых фраз и в общем ритмическом рисунке письма. Должно быть, он впрямь пережил сильнейшее эмоциональное потрясение или откровение, которое вызвало столь радикальный переворот в его сознании! С другой же стороны, это вполне соответствовало характеру Айкли. Все та же тяга к бесконечности – пытливость ученого ума… Я ни на мгновение не мог допустить мысли, что это письмо – фальшивка или злонамеренный розыгрыш. И разве само его приглашение – то есть именно желание, чтобы я лично удостоверился в правдивости его слов, – не доказательство подлинности письма?
Всю ночь субботы я просидел в раздумьях о тайнах и чудесах, маячивших за строками полученного мною письма. Мой разум, утомленный быстрой сменой чудовищных теорий, с которыми он вынужден был столкнуться в последние четыре месяца, анализировал этот удивительный новый материал то с сомнением, то с доверием, которые сопровождали меня на протяжении всего моего знакомства с этими диковинными событиями. И вот уже ближе к рассвету жгучий интерес и любопытство постепенно преодолели разыгравшуюся в моей душе бурю замешательства и тревоги. Безумец Айкли или нет, пережил ли он глубокий душевный перелом или просто испытал огромное облегчение – все равно было ясно, что он и впрямь совершенно иначе стал относиться к своим рискованным изысканиям. Перемена поборола ощущение опасности – реальной или воображаемой – и одновременно открыла ему головокружительные просторы космического сверхчеловеческого знания. Моя страсть к неведомому вспыхнула с новой силой, и я словно заразился его желанием разъять преграды познанного, сбросить с себя отупляющие, сводящие с ума оковы времени, пространства и природы, ощутить единство с безграничным лоном космоса и приобщиться к темным секретам универсума, к абсолютным типам знания. Конечно же, ради этого стоило рискнуть жизнью, душой и здравомыслием! К тому же, как сказал Айкли, опасности больше нет – не зря же он пригласил меня приехать к нему, хотя раньше умолял этого не делать. Я трепетал при мысли о том, что Айкли собрался поведать мне о неслыханных чудесах, и ощущал невыразимое волнение, представив, как окажусь в уединенном фермерском доме, совсем недавно пережившем жуткую осаду Пришлых, и буду беседовать с человеком, общавшимся с настоящими посланцами космоса; и как мы будем вновь прослушивать ту жуткую запись и перечитывать письма, в которых Айкли поделился со мной своими первыми соображениями…
Итак, воскресным утром я телеграфировал Айкли, что встречусь с ним в Братлборо в следующую среду, двенадцатого сентября, если его это устраивает. Лишь в одном пункте я не последовал предложенному им плану действий, а именно в выборе поезда. Честно говоря, меня не прельщала перспектива прибыть в мрачную вермонтскую глушь поздним