капли, и растерянно умолкает на полуслове. Похоже, тут действительно нет дождя. Везде есть, вон как кипит под тугими струями река, сияют и трепещут мокрые камни моста, бегут пенные ручьи по тротуарам, но здесь, рядом с Максом, сухо, словно над ним тоже раскрыт зонт – невидимый и очень большой, метра три в диаметре.
– А можно рядом с тобой постоять? – Спрашивает Триша. – Или ты?.. Или я не?..
– Я не «или», и ты не «или», – улыбается Макс. – Можно. Все можно – здесь и сейчас, тебе.
– Все? Получается, спросить тоже можно? – уточняет Триша.
– Конечно. Только учти, ответов у меня немного. Хорошо если дюжина наберется – на все возможные вопросы. Хотя сейчас вполне можно было бы обойтись и одним – «не знаю».
Хитрый какой. Заранее выкрутился. Но упускать случай все равно глупо. Вдруг в последний момент передумает говорить «не знаю» и что-нибудь расскажет.
Триша даже прижмурилась от смущения – все-таки не привыкла она допросы учинять – и выпалила:
– А почему тебя в последнее время почти не видно?
– Не знаю! – бодро рапортует Макс.
Чего и следовало ожидать. Вот как с таким разговаривать?
– Не сердись, Триша. Я правда не знаю, почему меня в последнее время не видно. Может быть, ты просто смотришь куда-то не туда? А может быть, меня действительно нигде нет? А может быть, я, наоборот, есть – везде одновременно. И когда ты смотришь на крышу чужого дома, соседского кота, торговку луком или витрину обувной лавки, то видишь меня, но сама об этом не догадываешься.
Иногда Макса совершенно невозможно понять. Вроде бы не насмехается над Тришей, не обманывает ее, не хитрит, наоборот, старается что-то объяснить, но от его ответа все окончательно запутывается. Уж лучше бы промолчал или объявил, что его дела – это стррррашная-стррррашная тайна, и все были бы довольны, жили бы счастливо и умерли в один день, лопнув от любопытства.
– Не сердись, Триша, – повторяет Макс. – С некоторых пор я и себе-то ничего толком объяснить не могу – притом, что вроде бы прекрасно все понимаю, пока дело не доходит до слов. Со словами у меня сейчас неважные отношения. Нужных мне, похоже, вовсе нет в природе, а прочие разбегаются врассыпную, когда я зову их на помощь.
– Я не сержусь, – вздыхает Триша. – Если не можешь рассказать, почему домой так редко заходишь – ладно, я сама что-нибудь придумаю.
– А, ты об этом спрашиваешь? – с явным облегчением выдыхает Макс. – Я, видишь ли, понял твой вопрос буквально. Думал, меня трудно разглядеть…
Погоди, а разве я редко дома бываю? Мне казалось, каждый вечер прихожу к ужину, надоел уже вам с Франком хуже горькой редьки. Нет? Похоже, с чувством времени у меня сейчас тоже не все ладно. Ничего, скоро привыкну.
– Привыкнешь – к чему?
Макс хмурится, морщит лоб, рука его непроизвольно дергается, словно бы ловит разбегающиеся