Я согласен с тобой и со своей мамой, что родственники должны жить отдельно – в нормальных, не военных условиях, что мы с тобой и выполним, если все будет для нас благополучно.
В течение этой недели сидел в своей казарме. Настроение было неважным – в связи со скукой и жаждой деятельности разумной и полезной. С сегодняшнего дня у нас началась перестройка занятий по другому принципу. Произошла новая разбивка по группам, и я попал в группу «прочие», т.е. не имеющие специальностей, соответствующих специализации нашего управления. Либо нас будут переподготавливать, либо переведут в другие управления.
Мама мне написала, что Олечка уже умеет говорить «папа». Это ты научила ее, моя женушка. Целую тебя, моя радость, Рушенька, крепко и горячо. Не скучай, любимая, и жди меня.
Всегда и неизменно любящий тебя твой муж Дима».
«Москва, 19 апреля 42 г.
Воскресенье
Милая, дорогая моя! Давно я не получал твоих писем, прошло уже больше 2-х недель с тех пор. Ты мне писала, что и сама редко получаешь мои, но я пишу тебе каждую неделю и буду писать еще чаще, как только позволит обстановка. Задержки бывают по вине почты.
Сегодня я впервые за два месяца дежурю по батальону. Заступил вчера на дежурство. Вчера мне не пришлось быть у теток, чтобы узнать, не пришли ли письма от тебя, любимая, сегодня тоже не придется быть. Наверное, завтра что-нибудь получу.
Письма твои отрада для меня, потому что я люблю тебя, моя ненаглядная Руша! На душе без них тоскливо… Пошел третий месяц, как я здесь. Подумать только, дочурке нашей скоро будет годик: до мая остались считанные дни и затем еще 26 дней… Вчера, дорогая, я видел новую картину, которая, без сомнения, еще не демонстрируется в вашей глуши, картину под названием «Машенька». Она вновь вызвала в моей памяти так много воспоминаний о тебе, о нашем счастье в прошлом. Кроме того, фильм этот сопровождается вальсом Глазунова, столь мне знакомым, напоминающим о мирной жизни.
Погода стоит прекрасная, хоть весна и запаздывает. У вас, наверное, тоже. В Москве все последние дни, пожалуй, уже недели с две, спокойно, тревог нет.
Дальнейшие перспективы таковы: переквалификация по автоделу, если только меня не переведут в другое управление. Для этого могут отправить куда-нибудь на восток. Но пока еще ничего неясно, буду писать тебе о своих делах.
Будь же здорова, моя дорогая, ненаглядная, любимая. Целую тебя, моя Рушенька, горячо и крепко.
Твой, всегда любящий и скучающий без тебя муж твой Димитрий».
В письмах всё фамилии, фамилии общих знакомых: один на ответственной работе, другой убит, а жена его уже в новом браке… Ночная бомбежка… Скудное питание… Но вдруг дедушка получает деньги сразу от нескольких родных – и… Кто-то, наверное, осудит: жена и дочь меняют одежду на еду, а он взял – и пошел в ресторан! Я бы, кстати, точно так же на его месте поступила, потому что ресторан тут, уверена, – не просто ради сытной еды появился, а чтобы вновь обрести простое, подзабытое чувство: я – человек, а не униженная тварь. Почти что: «Тварь я дрожащая или право имею?».