Забастовал что-то фриц.
Я присаживаюсь рядом.
Кругом одни трубы. Домов нет. Черные, дымящиеся еще кое-где балки и трубы, трубы, зловещие черные трубы на прозрачном, почти крымской чистоты, небе. Почему-то трубы всегда сохраняются. Будто нарочно их кто-то оставляет, чтоб напомнить, что был здесь когда-то дом, поселок, город, а сейчас вот что осталось.
Я сижу на столбе. По-видимому, это когда-то были ворота. Еще фонарь с номером сохранился. Треугольный синий фонарь и надпись: «2-й Косой пер. № 24. Дом принадлежит Агарковой И. Н.». На куске стены, неизвестно почему сохранившейся, вывеска: «Мужской и дамский портной Авербух. Прием заказов». Розовощекий субъект в глаженых брюках и котелке сосредоточенно-равнодушно смотрит с вывески на меня, точно гипнотизирует. У них всегда такой взгляд, у этих вывесочных красавцев, – куда бы вы ни шли, они все время на вас смотрят.
– А у вас тут спокойно, – говорю я.
– Это сейчас только. А вообще не очень. Я побриться только выскочил, в норе повернуться негде, весь изрежешься.
Мучительно сморщившись, Карнаухов добривает верхнюю губу. Я подчищаю ему затылок, и, захватив бритвенные принадлежности, мы вползаем в нору. В норе печка, стол с подрезанными ножками, два стула. В углу связист с привязанной к голове телефонной трубкой. Еще двое бойцов. Чадит лампа, сплющенная из артиллерийской гильзы. На стенке – календарь с зачеркнутыми днями, список позывных, вырезанный из газеты портрет Сталина и еще кого-то – молодого, кудрявого, с открытым симпатичным лицом.
– Это кто?
Карнаухов, перехватив мой взгляд, конфузится.
– Джек Лондон.
– Джек Лондон?
Карнаухов стоит против света, я не вижу его лица, но по просвечивающим ушам вижу, что он покраснел.
– Почему вдруг Джек Лондон?
– Да так… Уважаю его… Вот и… Молока хотите?
– Молока? Здесь? Откуда?
– Сгущенного… Американского. Ребята достали.
Я с удовольствием облизываю ложку густого, приторно-сладкого, похожего на липовый мед молока.
– А все-таки откуда у вас этот портрет?
– Откуда? – смеется Карнаухов. – Из госпиталя, конечно. Я там всю библиотеку перечитал. А «Мартина Идена» не успел. Ну и… взял с собой на время.
– Вы любите Джека Лондона?
– Да. Я его несколько раз перечитывал.
– Я тоже люблю.
– А его все любят. Его нельзя не любить.
– Почему?
– Настоящий он какой-то… Его даже Ленин любил. Крупская ему читала.
– Дадите мне потом почитать?
– Ладно.
– А кого вы еще любите из писателей?
Он опять смущается.
– Я мало читал. У учительницы нашей только Лондон был, не знаю, откуда она его взяла, знаете, в коричневых обложках, приложение. И еще какая-то чепуха – Мельников-Печерский и еще кто-то, не помню уже, иностранный.
– Ну, это в школе. А потом?
– Потом? Потом времени не было. Я на шахте работал. В Сучане. Знаете? Около Владивостока.
– Знаю.
– Я,