грудь Сотникова, в голове у него тошнотворно кружилось, пощипывало на стуже примороженные уши – пилотку он потерял где-то, наверное на чердаке, и теперь сидел с всклокоченной непокрытой головой. Мерзла и потому еще больше болела раненая нога. Колено распухло, он с трудом сгибал его, босая стопа отекла и сделалась багрово-синей. Наверно, надо было попросить принести бурок, но он, представив, как больно будет надеть его, решил: черт с ним! Теперь уж все равно – пусть отмерзает нога, скоро она будет не нужна. Сидя на полу и все кашляя, он поглядывал на конвоира – молодого, ловкого парня в черной форсистой кубанке: на его красивом, с породистым носом лице порой мелькала живая, неожиданно человеческая улыбка. За этой улыбкой чудилось что-то по-молодому прямодушное и даже знакомое, солдатское, что ли, – может, потому, что тот был в армейском бушлате и справных хромовых сапожках, в которые были заправлены черные штатские брюки. На одном плече он держал на ремне винтовку, другим прислонялся к косяку и, поплевывая белой шелухой тыквенных семечек, поглядывал куда-то на улицу – ждал транспорт. Но транспорта пока не было, и он, недолго потоптавшись, уселся на пороге, зажав между ног винтовку. С малого расстояния пристально и как будто беззлобно, скорее насмешливо, осмотрел обоих.
– За паклю залезли, ха! Как тараканы!
Рыбак взглянул на него и снова опустил низко голову.
– А теперь вас помоют-побанят и того, мало-мало подвесят. Посушиться, ха-ха! – засмеялся полицай так добродушно и естественно, что Сотников невольно подумал: «Веселый, однако, малый!» Но смех этого малого как-то враз оборвался, и уже совершенно другим тоном полицай разразился матом: – Такие-сякие немазаные! Ходоронка убили? За Ходоронка мы вам размотаем кишки!
– Не знаем мы никакого Ходоронка, – уныло сказал Рыбак.
– Ах не знаете? Может, это не вы ночью стреляли?
– Мы не стреляли.
– Вы или не вы, а ребра ломать вам будем. Поняли?
Стась посерьезнел, глаза его угрожающе похолодели, и все то человеческое, что молодой добротою лежало на его лице, как-то сразу исчезло, уступив место злой, бездушной решимости.
Рыбак негромко спросил:
– В армии служил?
– В какой армии?
– Красной хотя бы.
– С… я хотел на вашу армию, понял? – вдруг еще пуще вызверился полицай, по-страшному округляя свои выразительные глаза. Затем его лицо как-то постепенно преобразилось, смягчаясь, и на нем появилась все та же подкупающая улыбка. Отставив в сторону ногу, он подошвой сапога размеренно пошлепал по земляному полу сеней.
– А бушлат?
– Ах бушлат! У одного жидка комиссара взял. Тому не понадобится, – сказал полицай и, продолжительно посмотрев на Рыбака, спокойно добавил: – Твой полушубочек тоже приберем. Будила возьмет, его очередь. Вот так. Понял?
– А не подавитесь? – едва сдерживаясь, тихо сказал Сотников.
Стась вскинул голову.
– Что?
– Не подавитесь, говорю? Полушубочками, и вообще?
– Это зачем нам