решившего выйти в море, если у него есть основания опасаться бунта. Я уверен, что мистер Эрроу честный человек. Многие матросы тоже честные люди. Быть может, все они честные люди. Но я отвечаю за безопасность корабля и за жизнь каждого человека на борту. Я вижу, что многое делается не так, как следует. Прошу вас принять меры предосторожности или уволить меня. Вот и все.
– Капитан Смоллетт, – начал доктор, улыбаясь, – вы слыхали басню о горе, которая родила мышь? Простите меня, но вы напомнили мне эту басню. Когда вы явились сюда, я готов был поклясться моим париком, что вы потребуете у нас много больше.
– Вы очень догадливы, доктор, – сказал капитан. – Явившись сюда, я хотел потребовать расчета, ибо у меня не было ни малейшей надежды, что мистер Трелони согласится выслушать хоть одно мое слово.
– И не стал бы слушать! – крикнул сквайр. – Если бы не Ливси, я бы сразу послал вас ко всем чертям. Но как бы то ни было, я выслушал вас и сделаю все, что вы требуете. Однако мнение мое о вас изменилось к худшему.
– Это как вам угодно, сэр, – сказал капитан. – Потом вы поймете, что я исполнил свой долг. – И он удалился.
– Трелони, – сказал доктор, – против своего ожидания, я убедился, что вы пригласили на корабль двух честных людей: капитана Смоллетта и Джона Сильвера.
– Насчет Сильвера я с вами согласен, – воскликнул сквайр, – а поведение этого несносного враля я считаю недостойным мужчины, недостойным моряка и, во всяком случае, недостойным англичанина!
– Ладно, – сказал доктор, – увидим.
Когда мы вышли на палубу, матросы уже начали перетаскивать оружие и порох. «Йо-хо-хо!» – пели они во время работы. Капитан и мистер Эрроу распоряжались.
Мне очень понравилось, как нас разместили по-новому. Всю шхуну переоборудовали. На корме из бывшей задней части среднего трюма устроили шесть кают, которые соединялись запасным проходом по левому борту с камбузом[28] и баком.[29] Сначала их предназначали для капитана, мистера Эрроу, Хантера, Джойса, доктора и сквайра. Но затем две из них отдали Редруту и мне, а мистер Эрроу и капитан устроились на палубе, в сходном тамбуре,[30] который был так расширен с обеих сторон, что мог сойти за кормовую рубку.[31] Он, конечно, был тесноват, но все же в нем поместилось два гамака. Даже штурман, казалось, был доволен таким размещением. Возможно, он тоже не доверял команде. Впрочем, это только мое предположение, потому что, как вы скоро увидите, он недолго находился на шхуне.
Мы усердно работали, перетаскивая порох и устраивая наши каюты, когда наконец с берега явились в шлюпке последние матросы и вместе с ними Долговязый Джон.
Повар взобрался на судно с ловкостью обезьяны и, как только заметил, чем мы заняты, крикнул:
– Эй, приятели, что же вы делаете?
– Переносим бочки с порохом, Джон, – ответил один из матросов.
– Зачем, черт вас побери? – закричал Долговязый. – Ведь этак мы прозеваем утренний отлив!
– Они исполняют мое приказание! – оборвал