слезы. Наверняка останется след от мужской ладони, причину появления которого не смогу объяснить матери. Хотя кого я обманываю? Она его даже не заметит, как не замечала моего существования вот уже несколько лет.
Внезапно совсем близко раздались два выстрела, от звука которых я обхватила голову руками, до крови прикусив нижнюю губу, чтобы не закричать. Окружившие меня стражники лежали на земле – они были мертвы. Лишь когда тяжелая теплая ладонь легла мне на плечо, осторожно поглаживая кожу большим пальцем, я поняла, что опасность миновала. Спасение я нашла в Генри. Мне тогда едва исполнилось двенадцать лет.
Вдруг раздался громкий голос, который принадлежал мужчине:
– Народ, торопись! Только сегодня через пару минут главное шоу дня – казнь пирата! Не пропусти! Вам будет о чем посплетничать на досуге!
Меня как будто окатили холодной водой. Значит, Анна была права – казнь состоится, причем прямо сейчас! Предвкушение, наполнившее тело, настолько взбудоражило и взволновало, что, подхватив подол платья, я устремилась на площадь, совершенно забыв про Генри. Вскоре я уже стояла в первых рядах перед помостом для казни. Мысленно считая секунды до начала зрелища, вскинула голову, где среди небесно-голубого пространства покачивалась от игривого ветерка толстая петля. Генри затерялся в улюлюкающей толпе, которая сомкнулась за моей спиной, но я не обратила на это никакого внимания.
Спустя несколько долгих минут ожидания на площадку эшафота молча вышел палач: остроконечный капюшон скрывал его лицо. За собой он тащил, схватив за патлатые кудри мясистой пятерней, худого мальчишку лет пятнадцати. Я могла разглядеть, как выпирали его кости, обтянутые бледной кожей, лицо покрывала пыль вперемешку с кровью.
Палач одним грубым рывком поставил брыкающегося мальчишку на заранее поставленную табуретку и начал деловито затягивать петлю на тощей шее. Я крепко сжала губы, чтобы скрыть возбуждение. Вена на шее болезненно пульсировала, мурашки пробежали по всему телу.
Я желала большего: стать погибелью пирата. Сорвать кулон, мощным прыжком вскочить на эшафот и рубануть когтями по грудной клетке мальчишки, вскрыть ее, точно створки ракушки, насладиться мучениями и криками жертвы. Стараясь незаметно потереть невыносимо зудящую кожу, я задела локтем рядом стоящего мужчину и, тихо выругавшись, натянула на лицо глупую улыбку.
– Извините! Извините, пожалуйста, я не хотела! – «Думай, Эмилия, думай, как выкрутиться!» – Пока бежала сюда, вспотела, словно мышь, все тело зудит!
Осознав, что сморозила глупость, еще раз тихо выругалась себе под нос и быстро отвернулась. Но почти сразу же почувствовала легкое прикосновение ладони к спине и замерла, затаив дыхание. Я никак не могла избавиться от бессмысленного страха, что кто-то почувствует следы от шрамов, которые давно зажили благодаря лечебному соку особой ягоды. Но воспоминания оказались слишком яркими и болезненными: вырванные по жестокой прихоти Персефоны крылья оставляли уродливые