секретаря горкома Пересвистова. Чем порочит доброе имя её мужа Якова Родионыча Катукевича, а ещё товарища Пересвистова и звание капитана советской милиции…». А дальше требование разобраться с недостойным поведением товарища Шумского. Потом этот же Маслов стучит, что капитан Шумский состоит в подобных отношениях с дочерью кого-то там, женой того-сего и напоследок совратил вчерашнюю выпускницу, некую Жанну Новикову секретаря-машинистку в Заболотинском отделении милиции.
В общем, Шумский мужик хоть куда, нарасхват у женской половины провинциального города, Вот и не женат. Люблю таких мужиков! Так что заочно капитан вызывал во мне симпатию. Прочитав его личное дело, я ни на миг не усомнилась, что мы с ним сработаемся.
– Приехали, – буркнул Доронин, притормаживая перед воротами тюрьмы. – Гадкое место я вам скажу.
Это он уже с некой брезгливостью сказал и покосился на меня в зеркало дальнего вида. Явно хотел рассмотреть эмоции на моём лице. Не придерусь ли я к его словам и не разведу ли привычную советскому человеку демагогию о контрреволюционных элементах в нашем счастливом обществе, но я лишь скупо ухмыльнулась.
– Не санаторий.
– Это точно, – быстро согласился Доронин, давя на педаль газа.
Мы друг друга поняли: кляузы писать не будем.
Ворота открылись.
Во дворе тюрьмы меня особо не дёргали и вопросов не задавали. Лейтенант, подбежавший к машине, отдал честь и поспешил доложиться. Нас ждали. Полковник Пичугин звонил. Так что, запихнув дело Шумского в портфель, я пошла за представившимся лейтенантом.
Лейтенант Жданович, высокий вертлявый мальчик, чуть ли не бежал впереди меня, оправдываясь, что не успел доложить старшему следователю Карпенкову о моём приезде и об освобождении Шумского. Старший следователь как раз-таки допрашивает арестованного.
И, втянув длинную шею в угловатые плечи, взволнованно признался:
– Шумский со вчерашнего утра на допросе.
Не нужно быть гением, чтобы понять намёки лейтенантика. Уже больше суток капитана мордуют. И была велика вероятность, что забирать мне будет некого. Если этот Карпенков его не убил, то уж точно покалечил. Всё-таки упёртый Шумский своим молчанием только раздражал и так теряющего терпение старшего следователя. Понимая, что любое моё промедление чревато тяжёлыми последствиями для пока ещё незнакомого мне Шумского, я ускорила шаг.
Узкие коридоры эхом разносили наши шаги. Отражаясь от каменных стен, они заглушали стоны в допросных камерах и, только подходя к самой последней двери, я не услышала никаких звуков. Солдат, охранявший камеру, вытянувшись в постройке смирно, отчеканил, как на плацу, что старший следователь Карпенков вышел, а допрашиваемый Шумский стоит в «стойке».
Я медленно выдохнула. Всё-таки у меня появилась надежда, что своего капитана я заберу от сюда относительно здоровым. «Стойка», конечно, мало приятная пытка и не менее травматичная. Стоять