а хорошо то, от чего больше нечего убавить».
Из бьюти-салона он уже не вышел, а выполз. И сразу почувствовал, что совершил роковую ошибку, но быстро отогнал от себя дурные мысли, как рекомендовали на тренинге, и стал потихоньку приживаться в новом теле.
Змееголовый вернулся в реальность. Та же серая комната без окон. Тот же сетчатый диодный свет, расщепляющий тени на множество осколков.
Где все те молодые рассуждения? романтика преображения? Куда все это делось по прошествии 20 лет? Где затерялся в просторах океана тот вдохновенный дельфин? Может, уже давно удобряет дно.
Все изменилось с тех пор. От генетических модификаций тренд снова перешел к пластическим, как у Гумбольта. Змей остался на обочине. Никто так и не оценил его радикальной метаморфозы. Его не вписали в историю. Девушка-кошка только презрительно глянула на него, фыркнула и даже не захотела говорить со змеей. С работы мягко уволили, объяснив это тем, что у них не настолько прогрессивное заведение и они пока не готовы к сотрудникам-змеям. Единственное место, куда удалось устроиться, – эта лаборатория, где он помогает 9-летнему Гумбольту уродовать чьи-то отрезанные руки, вставляя в них погремушки.
Но самое обидное другое: родители. Они регулярно звонят и спрашивают как дела, не устают возмущаться, почему их сын не приезжает. Пытаются приманить купанием в море, кофейным загаром и фирменной маминой шарлоткой. Им невдомек, что он теперь боится воды, а от солнца линяет. Голос матери с каждым годом становиться все скрипучее и слабее. Отец, седой, как береза, стал похож на высохшую копию самого себя (змей увидел его фотографию в емейле, которым отец по старинке пользовался). Родители мучительно пытаются понять, почему их любимый сын не приехал ни разу за 20 лет и не пускает их в гости. Может, на что-то обижен? От этой неразрешимости они болеют и чахнут. Надежда хоть еще раз увидеть сыночка гаснет с каждым днем, приближающим их к небытию.
– Откажись! – сдавленным голосом, еле сдерживая рыдания, прошипел змееголовый. Золотистые глаза, вмурованные в крепкую чешую, оставались, как всегда невозмутимы. – Откажись от премии пока не поздно, пока ты только номинирован. Позвони прямо сейчас и откажись.
– Откажись от всего этого дерьма, от этой грязи. Я тебя знаю, ты хороший человек, ты мне уже почти друг. Нам это не нужно, мы запутались, – лепетал змей, захлебываясь, с выражением лица пластмассовой игрушки. – Откажись, давай бросим все это и уедем ко мне, в Крым, к родителям. Они примут, они поймут. Они добрые… Это невыносимо. Так жить. Сделанного не воротишь. Мы так и останемся уродами. Но хотя бы остановить мясорубку. Заявить во всеуслышание… У нас есть шанс… Нет, остановить не удасться. Хотя бы не участвовать в этом безумии. Уедем…
– Что ты несешь, змей! Если ты сбрендил, то совсем не вовремя. У меня премия. Давай потом.
– Ты же совсем ребенок. Что ты с собой сделал? Зачем тебе