сможет сама защитить себя.
Несколько месяцев спустя Уильямсы написали своим нанимателям, что хотят расторгнуть контракт. На их взгляд, писали они, София повзрослела и превратилась в уравновешенную и разумную молодую женщину. Она овладела турецким и арабским языками, могла объясниться на множестве различных диалектов и отлично разбиралась в местной политике. Они едва ли преувеличат, если скажут, что за эти годы она стала одним из самых выдающихся западных экспертов по региону. Они ни разу не видели, чтобы она неподобающим образом вела себя в присутствии какого-либо мужчины, равно как ни разу не замечали нигде поблизости предводителя преступной шайки, о котором предупреждала их ее мать. Что же касается ее личной безопасности, они взяли на себя смелость обучить ее обращаться как с ружьем, так и с пистолетом. Меткость ее из-за дрожащих рук не была идеальной, однако в теплый и безветренный день она могла с тридцати шагов без промаха всадить пулю в жестянку из-под табака.
Фрэнсис Уинстон читал этот отчет с привычной смесью зависти и гордости. Правда заключалась в том, что он страшно скучал по дочери. Ему отчаянно хотелось, чтобы она вернулась домой, чтобы он мог из первых уст услышать ее рассказы о волшебных дымоходах Каппадокии и древних храмах Пальмиры, – но на первый план выступали другие соображения. В отсутствие Софии атмосфера в доме значительно улучшилась. Джулия после длительного периода охлаждения наконец-то дозволила мужу вернуться в супружескую спальню. Кроме того, ему предстояло решить некоторое количество щекотливых деловых вопросов. Нужно было ехать в Вашингтон и обхаживать там нужных людей, ни одного из которых нельзя было назвать интересным и приятным. С возвращением Софии, решил он, придется повременить до более благоприятного момента. А пока что, если Уильямсы подыщут для его дочери, как обещали, заслуживающего доверия местного проводника, Фрэнсис будет удовлетворен.
Джулия, однако, пришла в ужас как при мысли о том, что София будет путешествовать без присмотра – на местного проводника рассчитывать в этом смысле стоило едва ли! – так и оттого, что ее дочь превратилась в какую-то циркачку с Дикого Запада. С другой стороны, никакого действенного способа повлиять на Уильямсов, если они твердо решили расторгнуть контракт, у нее все равно не было. Она, конечно, могла убедить Фрэнсиса лишить Софию финансирования, чтобы вынудить ее вернуться домой, – но что она станет делать с несносной девчонкой? Запрет в комнате и снова будет соревноваться с ней, кто кого переупрямит? Одна мысль об этом наводила на нее невыразимую тоску.
Так что и Джулия тоже согласилась отпустить Уильямсов на покой – но только при одном условии. Если София желает выставлять себя на посмешище перед язычниками и дикарями, пусть делает это под вымышленным именем, а репутацию семьи портить не смеет. Имя Уинстонов – вместе со всеми обязанностями и ожиданиями, прилагающимися к нему, – будет ждать ее возвращения на американскую землю.
«Это, наверное, грех», – подумала Крейндел Альтшуль.
Было лето 1906 года, и Крейндел, растянувшись на голом каменном полу женского балкона синагоги на Форсит-стрит, наблюдала