жениха, вместе с невестой выпроваживал чванливое семейство. «Так-так, значит, все ж таки были репортеры», – обрадовался он, принимая гордую позу. Маргуша, весело щебеча, демонстрировала поляну с шатром. Виктор задумался: «Зачем так рано устанавливать этот нелепый чум, если церемония через месяц?» И вдруг с экрана, взятый крупным планом, на него посмотрел какой-то хлюст в смокинге и бабочке. Обнимая и целуя Риту, он вещал на всю страну как стрелы Амура вонзились в его сердце. А еще этот ублюдок сказал, что их неземная любовь скрепится узами Гименея в это воскресенье.
Виктор в злобе захотел вывернуть шифоньеру скрипучие створки, но перестал чувствовать свое ватное тело, надумал закричать, но спазм сдавил горло. Мысли, опережая друг друга, рисовали коварные картины предательства.
Гулким эхом разлетелся по дому звук хлопнувшей двери. Лихорадочно бьющееся сердце все же вытолкнуло его из душной квартиры. Придя в себя, понял: «Опять длинный продырявил штанину и выскочил». «Длинным» он называл ключ, который частенько терял. Лишь разряженный телефон остался в потных от напряжения ладонях. Во дворе, как назло, никого не было. Темную улицу освещал одинокий тусклый фонарь. Неожиданно ночную тишину нарушил рокот мотоцикла. Молоденький парнишка, бросив свою модную игрушку на асфальт, кинулся в кусты. «Ну что ж, машину я уже угнал!» – подумал Виктор, решительно садясь в седло резвой «лошадки». Сначала слегка повело в сторону, но он вырулил и, оставив за собой клуб едкого дыма, помчался по мрачной улице Черниковки.
Он гнал и чувствовал, что холодный ветер грубо треплет густую шевелюру и безжалостно расплющивает красивое лицо.
– Открой, урод, ты дома! – Виктор неистово долбил по двери. За ней, за тонкой преградой, был его друг, единственный верный друг, который, зная всю историю его жизни, не мог, не имел права быть предателем! И вот, когда Виктор уже отчаялся, дверь сжалилась и распахнулась.
Макс, огромный, надежный, втянул его в узкий коридор и прижал к ледяной стене. Быстро, не давая опомниться, начал говорить то, что так боялся услышать расчетливый Виктор.
– Я тебе ничего не скажу.
На кухне очередная девица пыталась покорить любовника кулинарными шедеврами – смесь едких канцерогенов, сливаясь с дешевым парфюмом, отравляла воздух маленькой хрущевки. Доносились женская нецензурная брань и звуки пустых падающих бутылок.
– Мне предложили деньги! Хорошие деньги! Все, выметайся! – Максим был краток. Открыв дверь, он выставил друга в подъезд.
– Этого не может быть. Это сон, дурной сон. Я проснусь, и все будет как прежде, – твердил Виктор.
В темном дворе, освещенном только теми окнами, из которых лился свет электрических ламп, стояла хиленькая скамейка. Больше этому двору похвастать было нечем. Латаное-перелатаное ложе любителей посидеть и посплетничать скромненько расположилось под высокой елью. На нее и опустился несостоявшийся жених. Матерый котяра, разодранный в уличных