Девушка пыталась как-то облегчить его уныние, но того трудно было разговорить, и Вика наконец-то решилась. Будь что будет! Она не могла так поступать с ним. А если и вправду виновата, то ответит за это сполна. Хоть работа в «Андеграунд» и была мечтой, ступенькой для реализации её планов. Она знала, что Морозов сегодня весь день допрашивал сотрудников корпорации, пока никто не был уволен или наказан, но помощница догадывалась, что это лишь вопрос времени.
– Святослав, – начала Вика, её голос задрожал.
Босс вскинул на неё бархатный карий взор и теперь терпеливо и вопросительно ждал, когда же она продолжит.
– Я по поводу того инцидента на сетевой вечеринке… – она мямлила.
– Вика, – осторожно проговорил Святослав, – я не хочу слышать ничего, что может подставить под сомнение моё доверие к тебе или разрушить наши дружеские отношения, – в его тоне было предупреждение, словно бы Вика была единственным оплотом постоянства и душевного спокойствия, которое ему не хотелось бы разрушать.
Вика предусмотрительно замолкла и осмелилась всё же поинтересоваться:
– Крысятничество ведь не единственное, что тебя беспокоит, Святослав?
Он усмехнулся и устало мотнул головой, подтверждая её слова.
– Ты права, – проговорил он и отошёл к панорамному окну, откуда открывала свой зев ночь, пространство под ними и над ними было усыпано яркими и не очень огнями, говорящими о том, что жизнь как в городе, так и во вселенной ни на миг не прекращается.
Вика подошла и встала рядом. Неожиданно Святослав сел на пол и прислонился спиной к окну. Он свесил голову. Девушка устроилась рядом.
– Мне очень часто снится сон, Вика, – начал говорить парень, видно, что слова с большим трудом давались ему. – Такой странный сон, в котором как будто ты просыпаешься, – он взглянул на девушку, в её участливые глаза, и продолжил, – я просыпаюсь во сне и спускаюсь вниз, слышу звуки со стороны кухни и иду туда.
Он замолчал, и его глаза заблестели, а руки задрожали.
– И вижу там свою маму, – он прошептал, силясь держаться изо всех сил, Вика стремительно сжала его ледяные от волнения ладони своими, и он тут же горячо ответил, сжав в ответ. – Я не видел свою маму шестнадцать лет, Вика…
Он молчал, а девушка его не торопила.
– Я сижу и любуюсь ею, и говорю ей: «Мам, ну как же ты так…» – а она мне отвечает, что её отпустили, а я говорю: «Как же так, никого не отпускают, а тебя отпустили», – она жарит блинчики, я до сих пор помню вкус её блинчиков, – он тяжело вздохнул, – и я так рад, я обнимаю её, целую её пальцы, веду на улицу, к друзьям, за руку, и всем говорю, что это моя мама…
Он умолк, а Вика растирала его ставшие ледяными ладони.
– Я в десять лет не понимал, что важнее матери ничего нет, я отбрыкивался от её объятий, я стеснялся брать её за руки, я бы всё отдал сейчас, Вика, чтобы она не уходила от нас, от отца, от брата, от меня…
Святослав умолк.
– Думал, что моему отцу наплевать, но сегодня я нашёл портрет матери в его тайной комнате, и я понял, что холодность и равнодушие – это попытка