чудесной панорамой весны, тупо глядя себе под ноги, я вдруг едва не столкнулся нос к носу… С кем бы вы думали? Оторвав взгляд от пыльной деревенской стези, я внезапно обнаружил прямо перед собой… Мать Евы!
– На ловца – и зверь!.. – изрекла она мрачным тоном, не предвещавшим мне ничего хорошего.
– Здрасте, теть Дань! – сделав вид, что ее «приветствие» не показалось мне странным, сказал я.
– Простынь-то, что на Евкиной кровати испоганил, сам стирать будешь или мне в суде ее представить, как улику?..
– Какую улику? – сделав удивленное лицо, поначалу даже опешил я.
– Такую, что ты, негодяй, изнасиловал мою дочь!
Ее слова, точно обухом, шандарахнули меня по голове. Почувствовав ужасную сухость во рту, я в ответ не мог произнести ни слова. Словно завороженный смотрел я в злющие глазки этой женщины, прежде всегда такой приветливой и доброжелательной, и мне казалось, что вот-вот она, точно большая дикая кошка, пружинисто изогнувшись, бросится на меня и вонзится когтями и зубами мне в горло!..
– Ну, гаденыш этакий, молись богу, чтобы моя Евка не забрюхатела!.. Иначе, кранты – тебе! Кранты! Так и знай… Понял?!
И женщина, с трудом сдерживая негодование, от которого лицо ее ужасно раскраснелось, а глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит, в бешенстве размахивая руками, удалилась прочь.
– Сынок! Как же ты мог на такое?.. Как? У меня в голове не укладывается! – накинулась на меня мать, едва я переступил порог.
Волосы у нее были растрепаны, руки мелко и часто тряслись. Она, не отрываясь, смотрела на меня, и в ее взоре читались то боль и гнев, то надежда и отчаяние.
– Неужели это – правда? Ответь мне сейчас же! Ответь!
Скинув обувку, я прошел в комнату и устало опустился на стул.
– Какая правда?! О чем ты говоришь?
– О том, что я недавно слышала своими ушами!..
– И ты веришь всему, что тебе скажут?
Наконец, взгляды наши встретились.
– Что же мне остается, по-твоему, когда в дом ко мне врываются и поносят меня и моего сына самыми последними словами?! А потом еще и угрожают посадить тебя в тюрьму! А то и – того хуже…
– Да, ничего они не смогут сделать, мать! Пошумят, пошумят, да, перестанут!..
– Хорошо, коли так!
– Ты больше не пускай ее в дом! Родительницу Евкину… Не должна она на тебе отыгрываться. Злобу свою срывать. Ты – здесь, ни причем! Я – уже сам взрослый. Разберусь, что – к чему!
Мать часто захлюпала носом. Не в силах больше сдерживаться, она вдруг уткнулась лицом в ладони. Вслед за глухими стонами горькие рыдания вырвались у нее из груди.
– Да, будет тебе, мам, сырость зря разводить! Будет!
Жалость кольнула меня в самое сердце. Я подошел к матери и, нежно обняв ее, не отпускал до тех пор, пока она не перестала вздрагивать всем телом.
– Ну, вот и – ладно! Вот и – хорошо!..
– Что ж –