горькую пилюлю:
– Та-ава-ари-ищщщ лейтенант! С вами всё в порядке? Вот и, слава богу! Этих солдат, и в особенности «этого», я вам посадить не дам! Он мне завтра нужен за рулём. И залёты в полку мне также не нужны! Вам всё понятно? Уверен, вам также не стоит афишировать этот факт. Вам это не добавит авторитета! Идите, патрулируйте дальше! Завтра со всем разбираться будем, – майор развернулся, и решительно отправился в сторону КПП…
Тимофеев продолжал кипеть. Недавнее романтическое настроение сменилось гневом и досадой…
Он переступил порог расположения роты. Его патрульные спали поверх одеял прямо в форме, штык-ножи болтались на брошенных на спинки кроватей ремнях. Вонючие, грязные в синюшных разводах портянки, именуемые в местной среде «оружием массового поражения», накрывали стоящие рядом сапоги.
– Подъём! Гулямов! Урсулов!
– Сисин..
– Катан..
Солдаты лениво завозились, шипя и полушепотом ругаясь на родных диалектах, проклиная эту жизнь, эту службу, патруль, начпатра, эту казарму, свет в коридоре, идущий от ружейной комнаты, свои вонючие портянки, чью-то мать и прочее, и прочее… Они, наконец, выползли в коридор, хлопая опухшими, сощуренными от яркого света глазами…
На «большой дороге»
На крыльце офицерской общаги.
– Тимофеев, снова ты тут путаешься, – Кузнецов был мрачен. День не задался. Он зло сплюнул и вышел из общаги…
Улицы были пустынны. Мокрый, слегка подмороженный, покрытый тонкой ледяной коркой, асфальт поблескивал под редкими ночными фонарями. Кузнецов поскользнулся, едва не растянувшись посреди улицы. Зло выругался.
«Чёрт! Спустил на этих шалав кучу крон, а толку никакого!» – думал он про себя. Теперь он спешил в общежитие вьетнамцев, дабы возместить образовавшуюся «дыру в бюджете». Загнать им пару дефицитных советских электронных чудо-фотоаппаратов «Эликон». Да выкупить у них десяток ещё до селе невиданных в Союзе электронных часов, с тем, чтобы потом «толкать» их своим советским собратьям в Союзе, да и здесь менее изворотливым, далёким от коммерции, сотоварищам.48
Кузнецов толкнул деревянную дверь, вошёл в коридор. Поморщился. Запахи вьетнамской кулинарии неприятно наполняли пространство, вызывая чувство брезгливости и отвращения. «Что эти обезьяны тут жрут?» – подумал он.
Это была смесь запахов от жареной селёдки, каких-то абсолютно азиатских специй, чеснока и бог весть чего ещё. Он прошёл мимо общей кухни, где суетились худосочные фигуры вьетнамок и вьетнамцев.
В коридоре на растянутых верёвках было развешено бельё. Он брезгливо ступал мимо всего этого бедлама, озираясь на острые мелкие лица суетившихся здесь людей. Постучал в дверь комнаты, которую уже ранее посещал не раз. Та распахнулась. Хозяин зыркнул на Кузнецова острым колючим взглядом, что-то отрывисто крикнул вглубь комнаты, зашевелив челюстями, с торчащими