мысли по его лицу, оттого, наверное, он ляпнул:
– Только не растрогай меня.
У него хватило ума извиниться:
– Прости. Ты ведь видела меня раньше?
– Поэтому я должна тебя простить?
От неожиданности он чуть не упал. Никак не ожидал услышать ее голоса. А она продолжала удивлять.
– У тебя что, ботинки на клею?
Виктор отпрыгнул в сторону, давая ей дорогу. Она прошлась по палате от двери к жесткой койке и обратно. Если бы он следовал за ней, был бы похож на рыбу-прилипалу, научившуюся передвигаться по суше.
– Хочешь пить? Я принесу воды. – И хлопнул себя по лбу. – У меня в термосе кофе, будешь?
– Было бы неплохо. У тебя есть сигарета?
– Без фильтра. «Прима». Подойдет?
– Ты еще спрашиваешь.
Он прикурил и подал ей сигарету. Она глубоко затянулась. У нее тут же мелко задрожали руки, стала подергиваться голова. Она быстро устала. Когда Виктор вернулся в палату с термосом и снова закрылся изнутри, она сидела на койке и покачивалась всем телом. Ее хватило на пару затяжек, на пару фраз, на пару капель осмысленности, а дальше она впала в ступор. Словно вскипели в ней лекарства, которые убили бы и слона.
– Кофе. – Он торопливо, проливая на бетонный пол, налил горячий напиток в пластмассовую крышку. – Он тебя взбодрит. – Ему пришлось постараться, чтобы напоить ее. Последний глоток она допивала, поддерживая крышку пальцами и касаясь его руки. – Тебе лучше?
– Привяжи меня.
– Господи... – Виктор весь похолодел.
– Я не тебя жалею, а себя, – вернула она ему должок. – Спасибо тебе. Еще бы узнать твое имя...
– Виктор.
– Я так и подумала почему-то.
– Я не стану тебя привязывать. Ты ложись, выспись как следует. До утра никто не войдет к тебе.
– А вдруг?
– Что – вдруг?
– Тогда я лишусь даже пяти минут без этих чертовых ремней. Пять минут для меня важнее, чем целая ночь, понимаешь меня?
– Кажется, да.
На самом деле он понял ее, как себя самого. В ее противоречии крылась логика, от которой попахивало вечностью. Пять минут – целая ночь – вечность. С ума сойти. Подтекст был более прозаичным – не попадись. Она права. Что будет, если сюда заглянет тот же вонючий санитар? Брать с него расписку о неразглашении или раскроить ему череп о шероховатую стену?
Он подарил ей маленькую надежду. Она будет ждать следующих пяти минут, думать о них, как о целой ночи, о вечности. Снова целая куча противоречий. Эти мысли помогли ему преодолеть отвращение к смирительной рубашке, которую он неумело надел на нее и перехлестнул рукава, к ремням, которые снова зафиксировали ее. Он не мог не поцеловать ее на прощание. Коснулся губами ее лба и тихо сказал:
– Не знаю, зачем я это делаю.
«У тебя появился друг, у тебя появился друг». Он не сказал ей этих слов, но они проникали сквозь стены, сквозь тяжеленную дверь. Он почувствовал бы себя круглым дураком, если бы в эту ночь рискнул еще раз вкатиться в палату гордым