не зная, как ее успокоить, и в недоумении оглянулся на Соломона, ища поддержки.
– Она устала, – предположил тот. – Ей надо отдохнуть. Пускай едет в отель и выспится. Я позвоню и вызову такси.
– Нет! Я одна никуда не пойду! Я никуда не пойду одна! И слушать ничего не буду! И знать ничего не хочу! – она вновь раскричалась. Семеныч попробовал ее обнять, но Катя оттолкнула его, отступая к выходу. – Пойдем сейчас же!
– Мы пойдем, – обернулся Семеныч к Соломону. – Встретимся вечером?
Катя мгновенно притихла и вытерла слезы, прерывисто вздыхая. Соломон хотел подойти к ним ближе, но она настороженно попятилась, и он остановился:
– Обязательно, обязательно. Я пришлю машину. Продолжим. Я очень жду вас вечером. Мне нужно о многом вам рассказать. А пока – отдыхайте. И мне не мешало бы. Пойдемте, я отвезу вас.
– Нет! – возразила Катя, намереваясь опять зареветь. – Не надо нас отвозить, мы сами.
– Мы сами, – эхом повторил Семеныч, в полной растерянности глядя на нее.
Катя шла вперед. Семеныч шел за ней, отмечая, что даже ее походка казалась сердитой. Только не доходя квартала до гостиницы, Катя, сбавив шаг, вложила свою ладонь в руку Семеныча.
– Что это еще за припадки были? – поинтересовался он.
– Галлюцинации, – кротко пожала плечами Катя.
Семеныч внимательно посмотрел на нее. Она весело улыбнулась, привстав на цыпочки, поцеловала его в нос и, пошла рядом, спокойно разглядывая еще спящий город. От недавней взбалмошности и капризности не осталось и следа.
– Что вообще происходит-то? – укоризненно спросил Семеныч.
– Ничего не происходит. Я спать хочу, – деловито объяснила она. – С тобой.
…Катя никому не рассказывала о некоторых событиях, которые происходили с самого начала их с Семенычем знакомства. По молчаливому сговору, они не обсуждали это и друг с другом. О таком можно читать в газетах, смотреть по телевизору, но никак не становиться свидетелями или участниками. Некоторые происходящие действия выходили за рамки понимания. Их можно было назвать необычными, нереальными, несуществующими. Не тревожимые памятью, как пустое осиное гнездо, они казались все менее реальными и опутывались туманом, а подсознание эгоистично для себя считало их сном и тщательно стирало сомнением их подлинность. Катя, испугавшись, что на нее просто выльется информация, которую не принять будет уже нельзя, заранее отвергнула ее наиболее доступным способом, на который способен человек с его абстрактным мышлением: предпочла не услышать. Она не была уверена в том, что Соломон сможет правильно истолковать то, что с ними происходило, посчитав его одним из тех людей, которые себя кем-то безосновательно возомнили и считают, что точно знают «как», «почему» и «зачем». Катя не видела ни единой веской причины рассказывать кому бы то ни было о том, что они видели и слышали с Семенычем. Все казалось слишком эфемерным, чтобы становиться достоянием более того круга существ, которые волей или неволей оказались свидетелями или участниками…
Проходя