старик ткнул в Морри скрюченным артритом пальцем и с удовлетворением увидел, как молодой ирландец моргнул и подался назад.
– И не нужна мне твоя дебильная литературная критика. Я ее наслушался задолго до твоего рождения. Сколько тебе? Двадцать два? Двадцать три? Что ты знаешь о жизни, не говоря уж о литературе?
– Достаточно, чтобы утверждать: купить можно не всех. – Ротстайн удивленно смотрел, как ирландские глаза наполняются слезами. – Не тебе учить меня жизни, особенно после двадцати лет, которые ты прятался от мира, как крыса в норе.
Давний упрек – как ты посмел покинуть вершину славы? – превратил распиравшую Ротстайна злость в слепую ярость (знакомую и Пегги, и Иоланте; эта ярость заставляла его бить посуду и ломать мебель), и он обрадовался. Лучше умереть в ярости, чем сжавшись в комок и моля о пощаде.
– Как ты собираешься превратить мой труд в наличные? Ты об этом подумал? Предполагаю, что да. Предполагаю, ты считаешь, что с тем же успехом мог бы попытаться продать украденную записную книжку Хемингуэя или картину Пикассо. Но твои дружки не такие образованные, как ты, да? Это видно по их речи. Им известно то, что известно тебе? Очевидно, нет. Но ты запудрил им мозги. Поманил большущим пирогом и пообещал, что каждый получит свой кусок. Думаю, ты на это способен. Думаю, в твоем распоряжении целое озеро слов. Но я верю, что озеро это не из глубоких.
– Заткнись. Ты похож на мою мать.
– Ты обыкновенный вор, друг мой. И это глупо, воровать то, что ты никогда не сможешь продать.
– Заткнись, гений, я предупреждаю тебя.
Ротстайн подумал: допустим, он нажмет на спусковой крючок. Больше никаких таблеток. Никаких сожалений о прошлом и череде порушенных взаимоотношений, оставшихся на обочине жизни, как разбитые автомобили. Может, получить пулю в голову не так и плохо. Лучше рака или Альцгеймера, главного кошмара любого, кто зарабатывает на жизнь умственным трудом. Конечно, будут заголовки на первых полосах, их хватало даже до той чертовой статьи в «Тайм»… но если он нажмет на спусковой крючок, мне не придется их читать.
– Ты глуп, – продолжил Ротстайн. Внезапно его охватил экстаз. – Ты считаешь себя умнее тех двоих, но это не так. По крайней мере они понимают, что наличные можно потратить. – Он наклонился вперед, всматриваясь в бледное веснушчатое лицо. – Знаешь, что я тебе скажу, малыш? Именно из-за таких парней, как ты, читать стало считаться зазорным.
– Последнее предупреждение, – процедил Морри.
– Насрать мне на твое предупреждение. И на твою мать. Или пристрели меня, или проваливай из моего дома.
Моррис Беллами пристрелил его.
2009 год
Первая ссора из-за денег в доме Зауберсов – первая, которую подслушали дети, – произошла одним апрельским вечером. Не такая уж серьезная, но самые разрушительные ураганы начинаются с легкого ветерка. Питер и Тина Зауберс находились в гостиной. Питер