тебя это слишком много. Это обсуждается. И само собой, можешь приступить, когда будешь готова. Мы будем тебя ждать.
Я уставилась на него.
– Ты… ты не можешь…
– Нет, могу. Я открываю вакансию, финансирование подтверждено. И ты первая в моем списке.
Я. Первая в списке.
Момент, когда предложение Кришана наполняет меня гордостью и чем-то вроде радости, краток. Реальность тут же больно вонзает в меня зубы. Я кто угодно, но точно не первая в списке, когда речь идет о том, чтобы наставлять детей на правильный путь. Подавать им пример. Быть той, на кого они смогут равняться.
– Это честь для меня, – выдавливаю из себя я. Кришан не должен почувствовать, какую горечь у меня вызывает этот шанс. Он не виноват, что я не тот человек, которому любящие родители захотят доверить своих детей. И честно говоря, никогда им не была. Я была всего лишь хорошей актрисой. – Но ничего не получится.
Он беззвучно вздыхает. Потом делает глоток чая.
– Если тебе нужно время, чтобы подумать…
– Нет. – Размышляя об этом, я просто буду себя мучить. – Просто я неподходящий кандидат для этой работы.
Кришан мне улыбается.
– Вот тут я бы возразил. Но решать, естественно, только тебе.
– Надеюсь, ты во мне не разочарован.
Он сильно перегибается через стол, для чего ему приходится почти встать, берет меня за руку, мягко отрывает ее от чашки и сжимает.
– Я слишком благодарен тебе за все годы, которые ты провела здесь, чтобы хотя бы подумать о чем-то подобном. Но могу я быть с тобой откровенен, Ханна?
– Ты же и так всегда откровенен.
– Ты в курсе, что я не люблю давать советы, о которых меня не просили. Но тебе хочу дать один.
Я киваю в знак того, что никогда не воспринимала советы Кришана как непрошеные. На самом деле за все время, что я его знаю, он не дал мне ни одного плохого совета. Тем не менее на большинство хороших я плевала, поскольку была чертовски юна и считала, что что-то понимаю о мире, в котором на деле знала лишь один крошечный кусочек: старые трущобные улицы Киркдейла.
– То, что случилось в прошлом году… – начинает Кришан, и я, словно повинуясь рефлексу, закрываю глаза, как будто могу спрятаться в темноте от его слов. Но не получается. И забыть не получается. Последствия той единственной ошибки ни на миг не выходят у меня из головы. Но когда тебя тыкают в это носом – это не то же самое, что и необходимость говорить об этом.
Не то чтобы я не хотела об этом разговаривать. Я бы хотела.
Просто я не могу.
Паника не отпускает.
Так и сейчас собственное сердцебиение превращается в глухой бас в ушах, грозящий заглушить все прочие звуки. Ледяной холод тысячей иголок просачивается во все поры. Я знаю: сразу после этого меня бросит в пот.
Комната становится узкой и длинной. Чересчур узкой. Чересчур длинной. Я теряюсь в ней и расплющиваюсь.
– То, что случилось в прошлом году, тут ни при чем, – быстро произношу я.
Выдыхать. В этом весь фокус. Просто спокойно выдыхать. Тогда