Так ведь, сержант?
– Так точно, гвардии сержант…
Солдат истово закашлялся, харкая кровью, по многодневной седой щетине прокатилась скупая слеза. Сарапулов присел перед ним на корточки.
– Что, пехота, зацепило?
– Да вот, как всегда, не вовремя… Ещё одну атаку мы тут, по ходу, не выдюжим…
– Верно говоришь, боец, – капитан стащил с головы фуражку, смахнул пот со лба. – Прижали нас, брат, так, что топать некуда…
Он сорвал с пояса флягу, рывком свернул крышку и поднёс к почерневшим от крови пересохшим губам Иваненкова.
– На-ка вот, глотни водицы… Тут по соседству родник, ребята подносят, когда время позволяет.
Сержант приоткрыл рот, вода полилась в пропечённую глотку, жёстко заходил вверх-вниз острый щетинистый кадык. Пил солдат, закрыв глаза, и видно было, что боль хоть и на миг, но отпускает, уступая место обманному блаженству.
Иваненков допил и обессиленно откинувшись на земляную стену окопа, глубоко выдохнул.
– Ты это, капитан, на пару слов… Громко вещать не могу, придвинься.
Сам не ведая, почему, капитан присел поближе к раненому. А Иваненков, не открывая глаз, продолжал:
– Я давно иду за тобой, капитан…
Михаил Николаевич вздрогнул… Внимательно глянул на сержанта, но тот уже открыл глаза, и вновь были они светлы и ясны. По спине пробежала волна холодных мурашек.
– Ты славно бился под Москвой, меня не замечал, однако я всегда был одесную тебя… Всегда был готов прикрыть, прийти на помощь. Суть моя такая: быть твоей тенью, так Боги наказали.
«Что ты несёшь, паря?» – хотелось рявкнуть во весь свой командный голос капитану, но его словно заворожил речитатив этого человека, стоящего уже одной ногой по ту сторону буден.
– Мне пора пришла уходить в закат. А твоя очередь наступила Чертог нести. Расстегни свою гимнастёрку… Руки что-то немеют…
Словно заворожённый, капитан одну за другой расстегнул пуговицы на груди. Раненый, словно клешнёй, ухватил его за руку:
– Дай мне Его…
Капитан, словно загипнотизированный взглядом умирающего сержанта, покорно снял с шеи подаренный отцом медальон и протянул раненому. Тот на мгновение сжал вещицу так, что побелели пальцы, потом вернул капитану и тихо произнёс:
– Бери и береги, теперь это твоё Бремя. Носи, не снимая что и зачем поймёшь, когда срок придёт… И не поминай лихом…
– А когда оно придёт-то – время, и чему срок? – едва успел спросить капитан Сарапулов, но солдат смежил веки и умер…
Михаил Николаевич нащупал под рубашкой тот самый медальон – Чертог: Сварожий круг, похожий на колесо со спицами и завитками по краям. Усмехнулся. С самого раннего детства он твёрдо уяснил себе, что для него вера одна. О вере в Богов, летописях и о Ведах рассказывал прадед, а затем дед и отец. И теперь в его руках Чертог, который он так и не смог передать…
После